1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
Наполеон, стоя на берегу, в спешке проглотил на завтрак котлету, затем подошел к началу моста, где маршал Удино готовился к переходу через него со своим корпусом. «Подождите пока, Удино, вы можете попасть в плен», – обратился к нему император, но Удино сделал жест в сторону выстроенных солдат и ответил: «С ними я не боюсь ничего, государь!» {841} Он повел корпус по настилу под возгласы «Vive l'Empereur!», звучавшие с решимостью, с какой они не раздавались в присутствии императора уже давно. На другой стороне маршал, взяв курс налево, принялся разворачивать войска в южном направлении с целью отразить любую возможную атаку Чичагова. Французы скоро скрылись из вида в начавшем вновь падать снегу.
841
Pils, 144.
А тем временем капитан Буш и другая команда голландских понтонеров трудились над наведением второго моста в пятидесяти метрах ниже по течению от первого. Переправа эта, построенная на более основательных сваях и с настилом из простых круглых бревен, предназначалась для артиллерии и обоза. Сооружение его завершилось к четырем часам во второй половине дня [194] .
194
По изначальному плану предполагалось навести три моста, но из-за нехватки материалов третий мост так и не построили.
195
38 орудий. – Прим. ред.
Весь тот день Grande Arm'ee тащилась через Березину под легким снегопадом. Гвардия приступила к переправе на рассвете, затем последовал Наполеон со штабом и свитой, потом Даву с остатками корпуса, далее Ней и Мюрат с их формированиями, позднее, уже вечером, принц Евгений с несколькими сотнями уцелевших итальянцев и французов 4-го корпуса. Настил лежал низко, почти над самой водой, он раскачивался, а потому кавалеристы переходили пешим порядком, ведя лошадей в поводу. Саперам приходилось время от времени приводить в порядок покрытие настила из веток и соломы. Тем не менее, мост местами просел, и вода доходила идущим по нему порой до лодыжек. Само количество переправлявшихся и состояние моста неизбежно вели к тесноте и толчее. Люди и лошади, падая, создавали пробки. Нет-нет да вспыхивали стычки. Приятным тот переход никак не назовешь.
Тем временем постоянный поток орудий, зарядных ящиков, снабженческих фур и всевозможных экипажей тек по другому мосту. Правда там опять случилась двухчасовая заминка, пока к четырем пополудни понтонеры отремонтировали очередные две вышедшие из строя опоры. Тут тоже случались и заторы и вспышки насилия. Настил покрывали обломки всякой всячины и мертвые тела, несколько лошадей сломали ноги, застряв между бревнами. Возницы следующих повозок, сами подталкиваемые напиравшими на них сзади, старались проехать через дергавшихся и пытавшихся вырваться лошадей вместо того, чтобы остановиться и подождать, пока путь освободят. Однако большинство артиллерии и военных материалов организованных частей, казна, фуры с московской добычей Наполеона и поразительное количество офицерских карет переправились вполне успешно. Мадам Фюзиль, актриса из Москвы, пересекла реку в относительном комфорте внутри кареты маршала Бессьера {842} .
842
О мостах и о переправе в первый день: Fabry, Campagne de 1812, 227–31; Pils, 143–5; Vlijmen, 322–4; Chapelle, 3–6; Fain, Manuscrit, II/378–9.
Подступы к мостам охраняли жандармы, пропускавшие только действующие формирования и разворачивавшие отставших от своих, штатских и даже раненых офицеров, передвигавшихся на разных транспортных средствах, заставляя их ждать завершения прохода боеспособной армии. Ближе к концу второй половины дня 27 ноября к переправе стал в большом количестве подтягиваться весь нестроевой люд, скапливавшийся перед мостами. Поскольку сразу перейти они не могли, то разводили костры и готовили на них еду из подобранных, выпрошенных или украденных продуктов.
Также ближе к вечеру прибыл 9-й корпус Виктора, который занял оборонительные позиции, прикрывая подступы к мостам. Виктор оставил одну дивизию – около четырех тысяч человек под командованием генерала Партуно – вблизи Борисова для отвлечения внимания русских с приказом сняться с лагеря под покровом ночи [196] .
Когда вечером большая часть армии оказалась на другой стороне, жандармы открыли доступ к мостам отставшим от частей солдатам, cantini'eres, раненым и гражданским лицам. Однако, устроившись у костров и видя бивуак под охраной воинов Виктора, люди эти по большей части не воспользовались благоприятной возможностью, предпочитая провести ночь там, где находились. Некоторые, как cantini'ere 7-го легкого пехотного полка, у которой тем вечером начались схватки, просто не имели выбора. «Весь полк был глубоко тронут и делал все зависящее, чтобы помочь несчастной женщине, оставшейся без пищи и крова на холодном льду, – писал сержант Бертран. – Наш полковник [Ром] подал всем пример. Нашим хирургам, каковые не располагали больше медицинским снаряжением, брошенным еще в Смоленске из-за нехватки лошадей, дали рубахи, платки и все оказавшееся у людей при себе. Я заметил недалеко артиллерийский парк, принадлежавший к корпусу маршала герцога Беллюнского [Виктора], побежал туда, стянул одеяло, наброшенное на круп одной из лошадей, и помчался обратно, спеша принести его Луизе. Я согрешил, но знал, что Бог простит меня из-за мотивов моего проступка. Вернулся я как раз тогда, когда наша cantini'ere под старым дубом давала жизнь дитяти – здоровенькому мальчику, какового мне довелось встретить в 1818 г. сыном полка в Обском легионе» [197] {843} .
196
в число 4000 чел., состоявших под началом дивизионного генерала Л. Партуно, входили не только его 12-я пехотная дивизия, но и 31-я легкая кавалерийская бригада генерала
197
Обский легион, или легион департамента Об – один из так называемых «департаментских легионов», существовавших во французской королевской армии в 1816–1820 гг. вместо пехотных полков. – Прим. ред.
843
Bertand, 152.
Примечательная степень порядка и даже будничность царили в Grande Arm'ee, устраивавшейся на ночь по обоим берегам реки. Важнейшим обстоятельством являлось, несомненно, присутствие императора и факт очевидного перехвата им инициативы из рук противника, посему все ожидали чего-то особенного и пребывали в состоянии душевного подъема. «Мы всё еще способны шутить и даже смеяться», – отмечал Жан-Марк Бюсси, швейцарский вольтижер, сидя у костра вместе с товарищами на западном берегу реки. Нельзя не восхищаться им. «Когда пала ночь, всякий солдат сделал себе подушку из ранца, матрас из снега, лежа на нем с ружьем в руке, – писал его сослуживец, Луи Бего из 2-го швейцарского линейного полка. – Ледяной ветер дул безжалостно, и солдаты жались друг к другу в надежде согреться» {844} .
844
Bussy, 290; Begos, 191.
Весь день Наполеон с тревогой прислушивался, ожидая грохота пушек, который мог бы свидетельствовать о приближении русских. Но признаки осознания Чичаговым допущенной им ошибки по-прежнему отсутствовали. В записке, написанной в тот вечер императором французов Марии-Луизе, не чувствовалось ни следа беспокойства {845} .
Если он и слышал канонаду, хотя она велась на расстоянии более десяти километров, то был погребальный звон по бригаде из соединения генерала Партуно, удерживавшей Борисов. Дивизия Партуно, лишь недавно вступившая в Россию, очень быстро ощутила на себе подавляющее воздействие трудных условий. Всего несколько суток назад, когда она вышла к Борисову, ее личный состав находился в отличном расположении духа. В какой-то момент французы подверглись атаке русской кавалерии и образовали каре. Один из русских офицеров, не будучи в состоянии справиться с раненым конем, вломился в середину строя, где был придавлен к заснеженной земле упавшим и дергавшимся животным. Двое французских солдат вытащили русского из-под лошади, отряхнули снег с его формы, а затем вернулись на свои места в огневой линии. Офицер выждал, когда внимание французов поглотило отражение следующего наскока русских. Улучив момент, он протиснулся между солдатами и побежал по глубокому снегу, проваливаясь в него, отчего все французское каре покатилось со смеху.
845
Napoleon, Lettres in'edites (1935), 103.
Но двое суток спустя, когда им пришлось постоять лагерем на пронизывающем ветру без костров и пищи, настроение сильно изменилось. «Одни плакали, жалобно вспоминая родителей, другие сходили с ума, третьи умирали на наших глазах в ужасных конвульсиях», – вспоминал один из них. Продержавшись в Борисове столько, сколько надо, во второй половине дня 27 ноября дивизия приступила к отходу. Но одна из бригад сбилась с пути и набрела прямо на армию Витгенштейна. После скороспелого боя, стоившего формированию половины личного состава, противник принудил французов сложить оружие [198] . Солдат обобрали, избили и погнали в неволю. Один из полков, 29-й легкий, состоял по большей части из людей, попавших в плавучие тюрьмы Англии после капитуляции на Сан-Доминго в 1801 г. и недавно выпущенных на свободу. «Должно признать, что удача совершенно покинула этих бедняг», – с грустью замечал Бонифас де Кастеллан {846} .
198
27 ноября 3145 солдат 12-й пехотной дивизии Партуно и 400 кавалеристов бригады Делетра до ночи сражались у мызы Старый Борисов против русских войск Витгенштейна, насчитывавших около 24 000 чел. Попытка дивизионного генерала Луи Партуно, собравшего под своим непосредственным начальством около 400 бойцов, проскочить ночью вверх по течению Березины мимо противника, не увенчалась успехом. Проплутав несколько часов в темноте, он в полночь вышел со своими людьми прямо в расположение казаков и был вынужден сдаться. Остальные его части сложили оружие в 7 часов утра 28 ноября. С учетом отряда Партуно всего в плен попали 1615 французских пехотинцев и около 300 бергских и саксонских кавалеристов, а вместе с безоружными и неорганизованными «нонкомбатантами» общее число пленных достигало 7000 чел. Кроме того, трофеями русских стали 3 орудия и знамя 44-го линейного полка (еще одно знамя с орлом, принадлежавшее 126-му линейному полку, французы утратили в ходе боя 27 ноября). – Прим. ред.
846
Beulay, 57, 63; Castellane, I/198.
К тому времени Чичагов уразумел, что его провели. Большинство частей еще сосредотачивались в Борисове и в точках далее на юг от него, однако он приказал Чаплицу атаковать переправившиеся через Березину французские войска, обещая прислать подкрепления. Между тем солдаты, как раз перед тем прошагавшие около пятидесяти километров на юг форсированным маршем и получившие приказ следовать обратно, продвигались медленно. Многие чуть ли не открыто роптали, возникла угроза бунта. «Один из полков, коему я приказал идти и подкрепить Чаплица, заколебался, а потом и вовсе отказался двигаться, – писал Чичагов. – Увещевания мои не произвели никакого воздействия, и мне пришлось прибегнуть к угрозе открыть по ним огонь. Я велел отцепить от передков пушки и навести на них сзади». Как бы там ни было некоторые из частей Чичагова прибыли на усиление Чаплицу в ту ночь, а другие находились на подходе {847} .
847
Czaplic, 510–12; Rochechouart, 193–4; Chichagov, M'emoires, 77.