1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов
Шрифт:
Одними из важнейших детерминант в восприятии оккупанта и интервента будут этнические архетипы, стереотипы и образы. В данном случае нас будут интересовать в первую очередь образы русских, механизмы формирования и функционирования которых помогут лучше представить эволюцию и истоки русофобских настроений на Западе.
Французы писали о России много, на тему «Россия и русские глазами французов» есть несколько объемистых исследований со своими достоинствами и недостатками. Но, несмотря на все усилия мемуаристов и историков, как недавно констатировал Ален Безансон, знание современного французского обывателя о России часто сводится к двум базовым стереотипам: в России были казаки, а сама она была «тюрьмой народов» [7] .
7
Besancon A. Sainte Russie. Р., 2012. Р. 7.
Действительно, казаки оставили глубокий след в исторической памяти французов: интерес к ним выделяется даже на фоне интереса ко всему русскому и российскому вообще. Ш. Краусс, изучавшая образ России во французской литературе XIX в., отдельный параграф - «Пики и свечки казаков» - посвятила казакам, отмечая при этом, что они стали «фундаментальным персонажем» во французских текстах XIX в.: со временем коллективная память сделала казаков «самым живописным элементом»
8
Krauss Ch. La Russie et les Russes dans la fiction francaise du XIX e siecle (1812-1917): d’une image de l’autre a un univers imaginaire. Amsterdam; New York, 2007. Р. 226.
9
Breuillard J. Les Russes envahisseurs et occupants en France (1814-1818). Fantasmes et realites // Slavica Occitania: Les Russes et l'Orient. 1999. N 8. Р. 67-68. Русские авторы иначе оценивали восприятие казаков местным населением: Как писал А.И. Михайловский-Данилевский о казаках, они «первые слышали благословения, которыми народы осыпали великое имя Александра». Михайловский-Данилевский А.И. Описание похода в 1814 году во Францию. В 2 т. СПб., 1836. T. 1. С. 230.
10
Pingaud L. Les francais en Russie et les russes en France: Panden regime, l'emmigration, les invasions. Р., 1886. Р. 393.
Казаки в кампании 1814 года выполняли разнообразные функции: от непосредственного участия в сражениях до разведки, поддержания связи между корпусами и армиями или конвоирования пленных; они могли действовать как в составе интернациональных «летучих отрядов» (совместно, например, с венгерскими гусарами или баварскими шеволежерами), так и в составе чисто российских отрядов (под командованием, например, лично М.И. Платова). Казачьи полки были приписаны также к главным квартирам, входили в личный конвой императора Александра I.
Часть 1
В ожидании «казака»
1.1. Предзнание и пропаганда
До встречи с «Чужим»
В 1814 г. гражданское население Франции, парижане и провинциалы, жители департаментских «столиц» и затерянных в лесах деревушек впервые в таком массовом порядке были вынуждены контактировать с русскими. Далекая и заснеженная Россия, олицетворяемая ее легендарными «казаками», требовательно постучалась в двери их жилищ. Не то чтобы французы вообще не задумывались, что так оно и может случиться, но, сколько к интервенции ни готовься, все равно было и страшно, и неожиданно быстро, и неприятно. Особенно пугала встреча с казаками, о которых много слышали, но с которыми немногие лично общались, и уж совсем никто не принимал их у себя дома.
Всякой встречи с «Чужим» предшествует некое предзнание, будь оно неосознанным, архетипическим или же формируемым целенаправленно «сверху» и плохо отрефлексированным «снизу» стереотипическим представлением о «Другом». Нужно иметь в виду эффект апперцепции при первой встрече с «Другим»: содержание и направленность восприятия обусловлены знаниями и предшествующим опытом (в том числе и коллективным), сложившимися интересами, взглядами и отношением человека к окружающей действительности. И здесь нам не обойтись без архетипов и стереотипов [11] . Так, выделяя неотрефлексированный уровень, через анализ «символов-репрезантов» в фольклоре можно обнаружить укорененные в глубинах коллективной памяти архетипические черты восприятия иноземных захватчиков. Выделяя «слабо отрефлексированный» уровень, можно констатировать «чрезвычайно стереотипный и крайне упрощенный» образ казака во французской прессе, а обращаясь к мемуарным или эпистолярным свидетельствам современников, попытаться проследить «эквилибр между старыми стереотипами и новыми впечатлениями» от контакта с русскими в период кампании 1814 года [12] .
11
Специалисты в области имагологии пытаются выявить различные уровни восприятия «Другого». Названия этих уровней могут быть разные, но главным критерием всегда служит степень рефлексии: «архетипам», «стереотипам» и собственно «образам» соответствуют «неотрефлексированное», «слабо отрефлексированное» и «хорошо обдуманное». Подробнее об этом см.: Гладышев А.В. Пришедшие с холода: восприятие «казака» населением Франции во время кампании 1814 года // История и историческая память. 2013. Вып. 7-8.
12
Goubina М. La perception reciproque des Francais et des Russes d’apres la litterature, la presse et les archives 1812-1827. Р., 2007.
Естественно, в общественном сознании французов к 1814 г. уже сложились определенные представления о казаке. М.-П. Рей, ссылаясь на публикацию Г. Кабаковой, пишет о «коллективном образе» казака, корни которого уходят в конец XVIII в., о «стереотипах», которые «оживились весной 1814 г. во время вступления союзных войск в Париж, о постепенной эволюции этого образа через «реальные контакты» [13] . Конечно, с точки зрения формальной логики «реальные контакты» сами по себе могли как облагородить образ русских, так и усугубить мнения об их брутальности, «оживление» образа казака происходит, видимо, все же не весной 1814 г., а еще в декабре-январе, да и сам образ казака имеет более раннее происхождение.
13
Rey M.-P. Les cosaques dans les yeux francaise a l’heure de la compagne de 1814: contribution a une histoire des images et des representations en temps de guerre // Quaestio Rossica. 2014. № 1. Р. 56.
Западноевропейцы были давно знакомы с казаками. Первые употребления термина «казак» появляются едва ли не с конца XIII - начала XIV в. С XVI в. казаки свободно ездили в Европу, в том числе и в качестве наемников: в 1578 г. в польской армии был создан первый регулярный полк украинских казаков. С середины XVII в. в Италии, Германии, Англии и Франции выходили книги, посвященные истории казачества или их военному искусству [14] , Европа переживала определенную моду на «казачьи» (нерегулярные) части, а под самими «казаками» западноевропейцы в первую очередь понимали легкую кавалерию.
14
«История войны казаков с Польшей» (1663) П. Шевалье, «Истинное происхождение казацкого восстания в Польше» (1674) П. Линажа и др.
Ж. Антрэ признает, что негативный образ казака существовал не всегда. По его мнению, до 1812 г. казаков представляли и как защитников христианской Европы, и в то же время как угрозу для Запада [15] . В принципе с этим тезисом французского историка можно согласиться, если отказаться от 1812 г. как от некоего рубежа, кардинально поменявшего представления о казаках. Уже с начала XVIII в. выход России в Европу явился для западноевропейцев вызовом, ответом на который стало формирование образа российской империи. Понятно, что «образ казака» не мог функционировать совершенно отдельно от «образа России» [16] . А Франция как страна интеллектуальной гегемонии в век Просвещения играла ключевую роль в формировании образа России на Западе.
15
Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysees. L’occupation de la France apres la chute de Napoleon. Р., 2005. Р. 223.
16
Мезин С.А. Стереотипы России в европейской общественной мысли XVIII века // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 148-157; Строев А.Ф. Россия глазами французов XVIII - нач. XIX в. // Логос. 1999. № 8. С. 8-41. Ж. Антрэ вслед за Ф.-Д. Лиштенан выделяет четыре основные темы, касающиеся в целом России, которые муссировали с XVI по XVIII в. западные авторы: автократическая форма правления, крайне иерархиезированное общество, православное вероисповедание, испорченные нравы. См.: Liechtenhan F.-D. Le Russe, ennemi hereditaire de la chretiente? La diffusion de l’image de la Moscovie en Europe occidentale aux XVI et XVII siecles // Revue Historique. 1991. T. 285. Р. 77-103; Hantraye J. Les Cosaques aux Champs-Elysees... Р. 215. о распространении в целом на Западе с XVIII в. идеи «русской угрозы» см., в частности: Чубарьян А.О. Стереотипы и образы России в европейском мышлении и массовом сознании // Феномен идентичности в современном гуманитарном знании: к 70-летию академии В.А. Тишкова. М., 2011. С. 18, 25.
Литература «об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков» печаталась на Западе, по крайней мере, со времен Северной войны Петра I. Иррегулярные войска - казаки, калмыки, башкиры, татары - представлялись одной дикой, плохо управляемой массой, «нецивилизованными воинами», варварами, склонными зачастую к грабежу и насилию. Со временем «казаки» приобрели такой имидж (насколько заслуженный и насколько выдуманный вражеской пропагандой - другой вопрос), что их стали использовать и как фактор психологического устрашения. Тому способствовало то, что казачество, столь долгое время и столь упорно настаивавшее на своей особости в административно-правовом отношении и ставшее со временем отдельным сословием, не могло (да и не хотело) в один день отказаться от своих привычек и обычаев. Даже регулярные части не брезговали время от времени уходить в «поиск и разорение». Когда же дело касалось обеспечения повседневной жизни войска фуражом или провиантом, то и начальство часто смотрело на казачьи экспроприации сквозь пальцы, а то и поощряло их. Спустя какое-то время, с той поры, как европейские государства осуществили переход от ополчения к регулярной армии, использование нерегулярных войск постепенно становилось признаком «нецивилизованности». Но русское командование, несмотря на то что отдельные генералы, состоящие на российской службе, относились к казакам и вообще нерегулярным частям с некоторым пренебрежением, все же продолжало использовать такие воинские подразделения [17] .
17
Русские генералы отдавали себе отчет в склонности казаков к мародерству. Генерал С.Н. Марин, удивляясь повышению в чине генерала Д.П. Неверовского, писал своему знакомому М.С. Воронцову о «подвигах» генерала: «он мародировал не хуже всякого казака». Цит. по: Марин С.Н. Полное собрание сочинений: крит.-биогр. очерк, науч. описание рукописей. М., 1948. С. 337.
Все войны, которые вела Россия и в которых ее западные противники могли столкнуться с российскими иррегулярными частями, добавляли и усиливали этот образ казака, который стал непременной составляющей образа России в целом: «После Семилетней войны описание казаков, калмыков, башкир как диких орд насильников станет общим местом в западных исторических сочинениях» [18] . Иногда при этом их вольницу объясняли, как Левек [19] , страстной любовью к свободе и ненавистью к любому принуждению. Из переведенной на французской язык и изданной в 1786 г. книги У. Кокса читатель мог понять, что свободу казаки любят настолько, что никого не слушаются и их даже «невозможно объединить в эскадроны» [20] .
18
Об отношении к иррегулярным (башкирским) частям русской армии в годы Семилетней войны см.: Рахимов Р.Н. Западные мифы о народах России // Москва. 2014. № 11.
19
Levesque Р.-Ch. Histoire de Russie. 6 v. Yverdon, 1783. T. 4. Р. 152-164.
20
Coxe W. Voyage en Pologne, Russie, Suede, Danemarc et etc. Geneve, 1786. 2 v. T. 1. Р. 40-41. Cp.: [Кокс] Путевые записки от Москвы до Санкт- Петербурга одного англичанина в царствование императрицы Екатерины II, заключающие в себе весьма любопытные исторические сведения, относящиеся к России в XVIII столетии. М., 1837; [Он же] По России и Польше в исход XVIII века. Путевые впечатления англичанина. 1779-1785 // Русская старина. 1907. № 8. С. 291-307; № 9. С. 617-642; № 10. С. 175-202; № 12. С. 663-675.