1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов
Шрифт:
Тут же, несколько противореча вышесказанному, Дюран пишет, что это «внезапное появление кучки иностранцев» глубоко огорчило души старых солдат, которых возраст или раны задержали в Фонтенбло. Они возмущались тем, что город был сдан столь малочисленному отряду. Слова «трусость», «предательство», «месть» то и дело слетали с их губ и, конечно, это все могло плохо кончиться! Дело в том, что в Фонтенбло жило много сторонников империи, отставных солдат. И эти усачи грозно хмурили лоб, как пишет Дюран, «в присутствии калмыков, которых они так часто побеждали, а теперь должны были молча терпеть». Пытаясь успокоить начинавшую волноваться толпу, собравшимся объявили, что в город вот-вот должны войти шесть тысяч австрийцев и баденцев! [637]
637
Durand A. Op. cit. Р. 128. Как мы видели, действительно, вскоре появился эскадрон австрийских гусар, а к вечеру прибыло еще около 1000 пехотинцев. Часть войск союзников расположилась в городе, а часть заняла позиции на высотах в лесу в стороне Парижа. См.: Ibid.
Дюран пишет, что подоспевшие союзники (видимо, части посланные Хардеггом) также постарались успокоить разоряющиеся страсти: через комиссара полиции, которому ассистировал один баденский офицер, была оглашена прокламация. В этом документе говорилось, в частности, что всякий, будь то француз, кто оскорбит чем-нибудь солдата армии союзников, или, наоборот, солдат союзников, который оскорбит местного жителя, получит двадцать ударов плетьми [638] . Публика восприняла это невероятное заявление как клоунаду и встретила его раскатами смеха: бедный комиссар был смущен; разъяренный баденский офицер вырвал из его рук бумагу и, не утруждая себя чтением, сердито повторил все наизусть, но немецкий акцент оратора сделал эту сцену еще более похожей на фарс. Не желая, чтобы публика и дальше насмехалась над прокламацией, комиссар и офицер вернулись в мэрию [639] .
638
Durand A. Op. cit. Р. 129.
639
Ibid.
О беспорядках в самом городе, несмотря на то что Дюран величал казаков «толпой мародеров», ничего конкретного не сообщается. Как писала Journal de l’Empire, в городе произведены реквизиции драпа, которые мэр сначала отказался производить, но под угрозой грабежа все-таки постарался обеспечить поставку затребованного. Офицеры посетили дворец Фонтенбло и попросили предоставить им из библиотеки подробную карту окрестностей Парижа [640] . Дюран же писал, что на город наложена огромная контрибуция: крупный рогатый скот, фураж, хлеб, вино, водка, ткани и более 100 000 франков! [641] Сам город в одиночку такую контрибуцию обеспечить не мог, и поэтому якобы грабежи были неизбежны (Дюран умалчивает, что обычно в таких случаях мэры прибегали к помощи близлежащих коммун; он вообще оговаривается, что «опускает детали оккупации города»). 16 февраля мэр, «рискуя своей жизнью», отважился на решительный шаг. Находясь среди врагов, он нашел возможность написать письмо, в котором описал плачевную ситуацию в городе, а его храбрый помощник Лармина (Larminat) лично отправился с этим письмом в штаб-квартиру Наполеона. Император ответил так: «Терпение и мужество, в семь утра вы будете освобождены!» [642]
640
Journal de l’Empire. 1814. 23 fevrier. Р. 3.
641
Durand A. Op. cit. Р. 129.
642
Durand А. Ор. cit. Р. 130. Дюран писал, что немалая заслуга в том, что город не подвергся разорению, принадлежала мэру и его помощнику: в тех обстоятельствах они могли быть «двадцать раз убиты», и император затем щедро вознаградит их за преданность. См.: Ibid. Р. 133.
16 февраля, когда Платов еще штурмовал Немур, Хардегг на несколько часов отправился в Фонтенбло, чтобы «осмотреть императорский дворец» [643] . Дворец, в котором еще оставалось что пограбить, был взят австрийцами под охрану. Тем более что сюда ожидался приезд союзных суверенов [644] .
Наполеон с удовлетворением напишет брату Жозефу от 19 февраля: «Австрийцы защитили мой дворец в Фонтенбло от грабежа казаков» [645] . Дюран цитирует отрывок из письма Наполеона императрице, в котором император отмечал, что дворец Фонтенбло был «сохранен»: бывший в городе генерал Хардегг разместил во дворце часовых, чтобы защитить дворец от эксцессов казаков, которым, однако, удалось «украсть портьеры и стащить попоны в конюшнях. Народ, добавлял Наполеон, сильно жалуется на этих «татар, которые бесчестят суверена, которому служат и армии, которые их защищают» [646] . Journal de l'Empire также будет сетовать, что, несмотря на охрану, что была выставлена для защиты дворца, казаки пробрались внутрь, поломали мебель и украли попоны [647] . Более тяжкие хищения предотвратили австрийские караульные, но вот опять-таки попоны...
643
Journal de l’Empire. 1814. 23 fevrier. P. 3; Lioret G. Op. cit. Р. 57.
644
Наполеон писал, что 17 февраля император Александр I расположился на ночлег в Бре, а уже на следующий день он наметил установить свою генеральную квартиру в Фонтенбло. См.: Durand A. Op. cit. Р. 129.
645
Correspondance de Napoleon I-er. Annee 1814. Publiee par ordre de l’empereur Napoleon III. Paris, 1858. T. 27. Р. 207-208.
646
Durand A. Op. cit. Р. 132.
647
Journal de l’Empire. 1814. 23 fevrier. Р. 3.
Отступление из Море-сюр-Луана
Вернувшись в Море-сюр-Луан, Хардегг обнаружил здесь подкрепление в два батальона фузилеров [648] . Новые войска прибыли к 10 вечера: в домах на ночлег располагалось по 20, 30, 40 человек. Всего численность союзников в Море-сюр-Луан достигла тогда 4000 человек [649] .
Из соседних коммун в Море-сюр-Луан предусмотрительно свозили провизию: Венё-Надон поставила 1000 вязанок сена и 4 коровы, Монтиньи - 500 вязанок сена, 10 мешков овса и 4 коровы, Томери - 2000 вязанок сена, 10 мешков овса и одну корову, Сен-Мамм - две коровы, Шампань - две коровы, Верну - 1000 вязанок сена, 50 мешков овса и 6 коров, Ла Сель - 10 мешков овса, Самуа - четыре коровы, Саморо - мешки овса и 3 коровы. Всего - 4 500 вязанок сена, 100 мешков овса и 26 коров. Тем самым у муниципалитета появилась уверенность, что провизии в городе хватит на несколько дней [650] .
648
Cp.: Weil M.-H. Op. cit. T. 2. Р. 129.
649
Lioret G. Op. cit. P. 54.
650
Lioret G. Op. cit. P. 54.
Проза этих сухих цифр из найденного Лиоре в городском архиве отчета муниципалитета контрастирует с поэзией Journal de l’Empire. В этой неустающей чернить казаков газете от 21 февраля утверждалось, что казаки, находясь в винодельческом регионе Море-сюр- Луан, как «большие любители вина» охотно потребляли его и даже злоупотребляли им. Пример в этом им подавал сам атаман Платов, который по ночам так напивался, что утром не мог сесть на лошадь [651] . И ничего, что атамана Платова в Море-сюр-Луане вообще не было!
651
Journal de l’Empire. 1814. 21 fevrier. P. 1.
Из воспоминаний мэра Море-сюр-Луана торговца тканями Вьё [652] видно, что первое появление в городе казаков и австрийцев не доставило жителям серьезных проблем; попытки грабежа были пресечены и самое большое неудобство доставляли лично мэру и его жене постояльцы казачьи офицеры, в городе же «царило спокойствие». Но даже упоминание о казаках вызывает у мемуариста приступ желчности: казаки - природные грабители и бандиты, понимающие только порку. Видимо, события последующих дней детерминируют общую интонацию всех воспоминаний.
652
В годы Революции Вьё был командиром батальона национальных гвардейцев.
Судя по воспоминаниям мэра, беспорядки начались в ночь с 16 на 17 февраля: некоторые жители были избиты и ограблены, некоторые бежали в лес, чтобы избежать насилия со стороны казаков, «некоторые женщины и девушки стали жертвами их брутальности» [653] . Вьё попытался было в первом часу ночи обратиться с призывом восстановить порядок к Хардеггу, но тот якобы ответил, что казаки являются независимым отрядом и он не может никак на них повлиять: надо обращаться к командиру казаков, который должен прибыть в ближайшее время [654] .
653
Lioret G. Op. cit. P. 55.
654
Lioret G. Op. cit. P. 56.
На этом неприятности для мэра не закончились: утром ему сообщили, что ограблен его собственный дом, его же постояльцами. На этот раз по распоряжению И. Хардегга мэра сопровождал на место преступления «офицер, увешанный медалями». Дома Вьё обнаружил заплаканную жену, заявившую о пропаже ее тканей и 3000 франков золотом.
Выделенный в провожатые офицер поговорил на русском со своими товарищами, а потом внезапно повернулся к мадам Вьё: «Мадам, вы обвиняете этих командиров в краже, хотя они ничего не крали, за это вы заслуживаете наказания». Вместо ответа она указала ему на один из своих платков, торчащий из кармана казачьего капитана. Но никаких дальнейших действий или комментариев не последовало: увешанный медалями офицер удалился. Вьё же, отправив жену к соседям, вернулся в мэрию, так что судьба 3000 франков золотом, если они, конечно, вообще были, так и осталась неизвестной.
Следующая ночь, с 17 на 18 февраля, была еще страшнее: насилия по отношению к жителям, женщинам и девушкам лишь удвоились. Мэр потерял всякую надежду защитить своих горожан: он лично «тридцать раз» был оскорблен казаками. Так, не представляя себе другого способа быть понятыми, они за шиворот притащили его к своему «генералу». Тот же потребовал проводников, называя при этом мэра «французским злодеем». «Вы мне отвечаете за проводников головой, - напутствовал он мэра - если они нас обманут, я тебя на куски разрежу» [655] .
655
Ibid.