1876
Шрифт:
— Она ждет вас в среду. К обеду! Вас и княгиню.
— Кто? — Иногда голос мой звучит чересчур громко. Хотя слух у меня нормальный, я склонен к громогласию, характерному для глухих; причиной тому отвратительный оглушающий гул крови, ударяющей в барабанные перепонки.
— Таинственная Роза! — Он просвистел эти магические слова мне в ухо. — Могу ли я передать ей, что вы согласны? Тогда онаразошлет приглашения. Вы, наверное, знаете, что я ее лазутчик.
— С удовольствием, разумеется. Вы так добры. И она тоже. Я хотел сказать: она, — пробормотал я, удаляясь.
Джейми и Эмма цитировали реплики из пьесы и смеялись. Когда я сел, Джейми посмотрел на меня с любопытством.
— Не знал, что вы знакомы с этим старым котом.
— С ним трудно не быть знакомым, — ответила за меня Эмма.
Я повернулся к ней:
— Похоже, что Таинственная Роза ждет нас на обед в среду.
— Надеюсь, ты сказал «нет», — безукоризненно откликнулась Эмма.
— Конечно, я сказал «нет», но получилось «да».
— Отвратительный старик, — скривился Джейми. — На вашем месте я бы держался от него подальше. Зануда из зануд. А вот Билл Астор — другое дело. Но его на приеме не будет. Он вечно пьян.
— Остановись, Джейми. — Эмма снова была парижской школьницей, пытающейся научить хорошим манерам молодого нью-йоркского варвара.
— Эмма, ты чересчур строга. Я даже не успел начать.
Мы отменно, хотя и невоздержанно, поужинали. Салат из омаров — специальность этого заведения, он столь же великолепен, как и тот, что готовят в Париже (только перец не такой). За ним последовала утка-нырок в необыкновенно вкусном соусе. Птицу эту подают на званых обедах так часто, что для элиты она равнозначна теперь американскому орлу. Черепаха — еще одна специальность Дельмонико, которую я успешно осваиваю. Но мне, очевидно, так и не суждено оценить коронный номер шеф-повара — мороженое с трюфелями.Еще у Дельмонико подают охлажденный кофе, его я могу выпить сколько угодно; половина кофе и половина мороженого, эта сладкая смесь почти замораживается и подается в запотевших от холода стаканах.
Сейчас два часа ночи, и черепаха все еще сражается с уткой-нырком, чей орлиный клюв вгрызается в мою прометееву печень. Но пульс нормальный, и никакого гула в ушах. Очевидно, рецепт здоровья и долголетия полковника Бэрра и в самом деле хорош: как можно чаще предаваться чувственным удовольствиям. Сегодня я добавил по меньшей мере месяц к моему жизненному сроку.
Эмму отправили домой, а я отправился дальше. Сначала я упирался:
— Я слишком стар для таких развлечений.
— Откуда вы знаете, что я имею в виду? Поехали. Будьте спортсменом, Чарли. — Этот мальчик теперь обращается со мной, как со своим сверстником. Наверное, я должен этому радоваться. Конечно, после вчерашнего соглашения с «Геральд» я должен разрешить ему по отношению к себе некоторую фамильярность: тысяча долларов за статью в течение четырех месяцев, которые остаются до съезда республиканской партии. Одна большая статья в неделю — значит, по контракту я должен получить шестнадцать тысяч долларов. Неплохо!
Кстати, «леджеровская» версия моей императрицы Евгении будет напечатана в субботу. Гранки привели меня в некоторое замешательство. Они там все перекроили, пытаясь «улучшить» мое скромное сочинение подробным описанием нарядов императрицы, выдержанным, как им кажется, в моем стиле. Результат получился чудовищный и глубоко унизительный.
Когда я предложил написать еще одну статью, о принцессе Матильде, мне было сказано, что никто в Америке о ней понятия не имеет. Однако «Последние дни Наполеона III» приняты. Единственная проблема в том, что я ничего не знаю о последних днях бедняги, кроме того, что у него были мучения с предстательной железой и мочевым пузырем. Но я надеюсь испечь что-нибудь «леджероугодное». Я достаточно часто видел императора в течение многих лет, чтобы с надрывом описать его мучительный конец.
Не могу сказать, что самая холодная в памяти ньюйоркцев ночь — лучшее время для похождений в обществе молодого человека, который годится мне в сыновья, но все же достаточно зрелого, чтобы не напиться, хотя это так ему свойственно. К несчастью, мой аппетит не на шутку разыгрался после визита на площадь Пяти углов. Меня привлекают проститутки, мрачные комнаты, бренчание расстроенного рояля, сапожки с красными кисточками «танцующих официанток», как они рекламируются в «Геральд». Из своей собственной газеты Джейми может получить точные сведения о том, кто, где и что делает.
Возница Джейми отлично знает своего хозяина. Без единого слова он повез нас на запад по Пятой авеню; улица была сплошной каток. Но даже в столь поздний час нам навстречу попалось несколько саней.
— Мы отправляемся, — объявил Джейми, слегка протрезвев, — в китайскую пагоду, где такие красотки, каких вы отродясь не видели. Меня там знают, — добавил он, как будто мне нужны были какие-то гарантии.
Мы выехали на Шестую авеню, которая теперь играет в Нью-Йорке роль прежней площади Пяти углов. Днем на всем протяжении от Четырнадцатой до Двадцать третьей улицы Шестая авеню прячется в тени воздушной железной дороги. Ночью эта тень повергает авеню в кромешную тьму или превращает в джунгли — слово, облюбованное бойкими газетчиками. Должен сказать, что опоры надземки, зловещий лес столбов, предоставляют прекрасное укрытие для картежников и шлюх, жуликов и убийц, а также для тех, кто готов с ними играть или, точнее, быть ими обыгранным; жертвы зачастую находят конец в кучах хлама, разрубленные на куски «уличными крысами», которые продают останки тем, кто знает применение жиру, костям или волосам.
Улица была пустынна. Стоял лютый мороз. Лошади с перестуком копыт везли нас под умолкшей надземной железной дорогой. В некоторых окнах горел свет, виднелись фонари красного или синего стекла с именем хозяйки, выведенным белой краской: «Флора», «Жемчужина», «Амазонка». Это вывески проституток.
Мы остановились у какого-то дома. В окнах не было света, вообще никаких признаков жизни. Мы вылезли. Возница спросил у Джейми:
— Ваш пистолет при вас, сэр?
Джейми кивнул и похлопал себя по карману пальто.
— А твой?
— Да, сэр. Я подожду здесь. Как обычно.
Тревожный обмен репликами.
Джейми постучался. Забранное чугунной решеткой окно приоткрылось. Невнятный разговор, после которого нас впустили в шумный, залитый ярким светом, прокуренный зал, где оркестр играл Оффенбаха и танцевали девушки з костюмах для канкана; на каждой были сапожки с красными кисточками. По какой-то причине такие сапожки de rigueur [32] в подобных местах. Отличительный знак? Или просто порочный вкус владельца?
32
Обязательная принадлежность (фр.).
Да здравствует ( фр).
Крупный, хорошо одетый человек-горилла тепло с нами поздоровался и сказал Джейми нечто загадочное:
— Жемчуг, но не бриллианты. Есть рубины. Сюда, пожалуйста, джентльмены.
Он провел нас к простой деревянной лестнице. Мне было не по себе, когда я поднялся за ними в длинный коридор с множеством дверей через равные промежутки одна от другой по обеим сторонам.
Наш проводник открыл одну из дверей и провел нас в ложу, откуда, скрытые пыльной бархатной портьерой, мы могли видеть все, что происходило внизу.