1894. Часть 1
Шрифт:
– Бомбы не разбирают где охрана, а где прохожие. Его сын грабил банковских инкассаторов. Я считал, что у банкиров должна быть солидарность, - объяснил свою точку зрения адвокат.
– Этот анархист в Калгари?
– Николай был полностью на стороне революции, но обеспокоился собственной безопасностью, и сохранностью золота.
– Он в тюрьме. Но его сестра в городе. Эмма тоже анархистка.
– Надеюсь, хрупкая девушка не будет бросать
Остальные деликатно поддержали его смех.
* * *
Не обладая пронырливостью настоящих "адвокатов", Джо не смог существенно ускорить прохождение дел, но познакомил с мэром, Джеймсом Лафферти. От него Ершов узнал, что правительство Доминиона разрешило сдавать землю внаём по 2,5 цента за гектар в год. Николай тут же договорился взять десять тысяч гектаров на четыре года, заплатив в казну тысячу долларов золотым песком. Целинные земли быстро истощались, длительный срок аренды не имел смысла.
Поручив адвокату оформлять разрешение на строительство гидроэлектростанции в районе порога "Белая Лошадь", Ершов отобрал себе дюжину человек охраны, забрал почти всё золото, и помчался на всех парах к цивилизации. Николай блаженствовал на диване мягкого пульмановского вагона экспресса Ванкувер - Калгари - Виннипег - Нью-Йорк, охрана вместе с грузом золота занимала три купе в соседнем вагоне, классом ниже. Соседом Ершова, в мужском двуместном купе, оказался юноша, видимо, впервые путешествующий самостоятельно. На вид ему было лет пятнадцать-шестнадцать, усы только-только начали пробиваться на верхней губе.
"Если бы не усы, вы были бы так похожи на мою жену", - вспомнил Ершов старинный анекдот, но не придал значения подсознательной ассоциации. Большие губы, черные, навыкате глаза, смесь наглости и страха во взгляде юноши показались Николаю влиянием негритянской крови.
Ершов сбрил усы и бороду еще в Калгари, и, в первые дни, смотрелся на пять-шесть лет моложе. Николай уже знал про этот эффект, и не обольщался, зная, что через неделю кожа огрубеет на ветру и под лучами солнца, а возраст возьмет своё.
Сосед по купе молчал весь вечер.
* * *
Первая остановка поезда была только утром. Конструкция вагонов не предусматривала возможности хождения по составу во время движения. В дверь купе постучал проводник.
– Господа! Стоянка четверть часа, - заученно проинформировал он, и обратился к Ершову, - К вам гость. Пропустить?
Николай кивнул головой и засунул руку под подушку. Его движение не осталось незамеченным соседом по купе.
"Слишком наблюдательный юноша", - всколыхнулось внутри чувство опасности.
Рыжий Петька радостно залетел в купе.
– У нас в вагоне тепло!
–
– Доброе утро!
– по-английски ответил Ершов, удивленный реакцией соседа. Тот резко повернулся в сторону Петьки, и Николаю показалось, что юноша знает русский язык.
– Да. Да, простите. Здравствуйте..., - Петька начал говорить по-английски, но увидел соседа, и в восторге зашептал по-русски, - пани Зося. Как я рад! Какое счастье!
– Пани Зося?
– желчно спросил Ершов, наконец-то прозревший, (он разглядел в "соседе" женщину), - Или, правильно будет, мадам Эмма? "Страшная" Эмма?
Женщина растерялась, напуганная жестким тоном Ершова. Петька стоял в дверях, закрывая дорогу, а Николай поднялся, и схватил левой рукой Эмму за горло. Женщина ощутила дуло револьвера у самого сердца, Ершов слишком сильно надавил, злой от того, что его провели.
– Вы спутали меня с Эммой Голдман! Она старше меня на три года!
– с ноткой возмущением пропищала молодая женщина.
"Нашла время возмущаться", - рассмеялся в душе Николай, и отпустил хватку.
– Что ты делаешь в моем купе, "коллега"!
– всё так же жестко прошипел Николай, и бросил Петьке, - Закрой дверь!!!
– Коллега?
– с надеждой прошептала Эмма, закрыв двумя руками горло, - я пытаюсь скрыться от ищеек Пинкертона, товарищ.
– Так, ты не пани Зося?
– наконец-то догадался Петька, - а чем докажешь?
– У "пани Зоси" была особая примета?
– Родинка на левой груди, - простодушно сообщил Петька. Вот здесь, нагло ткнул он пальцем под соском.
Эмма расстегнула куртку, а затем и рубашку.
"Охмуряешь Петьку? Нашла себе жертву по зубам?" - подумал Ершов.
Эмма, глядя в глаза Николаю, приподняла тяжелую, не по годам, грудь. На два пальца ниже соска чернела родинка.
– Вот как? Вот как! Хорошо. Петр, оставайся в купе, я еще успею перейти в твой вагон. Никаких разговоров обо мне и работе. Вообще ни слова о себе, разговоры только о "пани Зосе", - грубо ткнул пальцем в сторону женщины Ершов.
"Пусть парень развлечется. Сбежать она не сбежит, наоборот, поверит в то, что хитра и удачлива. Будет продолжать хитрить дальше, надеясь вывернуться. И выдаст всю свою сеть!" - Ершов ни на секунду не сомневался в том, что Эмма-Зося следила за ним, а не пряталась от Пинкертона.
– В купе тепло, поэтому я заберу верхнюю одежду. Выходить на перрон необходимости нет. Петр, тебя это тоже касается. Эмма! Я тороплюсь! Снимай куртку, рубашки будет достаточно, - поторапливал Ершов.