18Х9
Шрифт:
Сколько загубленных судеб, боже мой! Сколько поломанных жизней на этих кривых и болотистых дорогах нашей судьбы-страны! Сколько молодых прекрасных душ пропало в этих безднах! Бесследно…
Господи, спаси нас всех от этих черных дыр истории, бесславия и забвения и открой нам добрые пути честной и славной жизни!..
Отчаявшись меня перевоспитать, родители отправили нас с братом в Петербург.
«Здесь ты пропадешь», – говорил мне батя.
«Ничего хорошего тут из тебя не выйдет», – вторила ему мамка.
«Давай, езжай и выбивайся в люди, становись человеком», – в унисон произнесли оба,
Питер – центр мировой культуры, островок жизни, куда нас свозили из псковских и новгородских глубинок для просвещения и спасения от разлагающей обстановки провинциальных деревень и городков. Сами-то мы никуда бы не поехали. И конечно, заслуга наших родителей в том, что мы вырвались из родного дома, подальше от прозябания в безвестности и глуши.
Но многие из них не понимали, отправляя своих чад в города, – а если и понимали, то хватались за последнюю надежду дать детям хоть какой-то шанс, – что таит в себе большой город. Мы-то уж точно не догадывались, получая из родительских рук билет в достойную жизнь, какие вскоре откроются возможности потерять себя юной душе, превратиться в винтик, в серую мышь. Мегаполис, эта безликая масса равнодушных людей, беспощадно стирает задатки нравственности человека, превращает его, вскормленного молоком свободы на полях и проселках русских деревень, в городского обывателя, в мещанина с пустой душой. И как легко доверчивому и неокрепшему духом существу раствориться в пороках, ненависти, невежестве, быть поглощенным алчностью и удовольствиям. Да и просто раствориться в толпе…
А нам самим, конечно же, молодым и юным, не казалось, что мы идем ко дну, что в нашей жизни что-то не так, что мы где-то и кому-то проигрываем. Тут было интересно. С друзьями, такими же, как ты, – веселыми и сумасбродными – везде хорошо. Жизнь наша была яркой и бесшабашной. Безбашенной. Говорят: без царя в голове, а бывает – царь без башки. Это все про нас. Мы и были царями с сорванными головами.
Эх, веселая наша молодость, горячие наши головы! «Безбашенность» – это такое состояние у молодых людей, когда зарождается потенциал будущей жизни. Юношеская «безбашенность» – форма взросления, ее крайние проявления, когда в голову бьет мощный импульс энергии, не получивший еще нужной формы, не имеющий творческого направления и содержательности. Молодому человеку очень тяжело справиться с этой энергией, льющейся через край, и если нет должного воспитания, способного превратить этот взрыв в прилежные формы, то человек может просто разорваться от этой силы. И чем талантливее личность, тем сильнее взрыв.
Этот процесс созревания творческой силы в нас протекал в опасной и даже катастрофической форме, когда я лидировал в нашей сумасбродной компании, придавая в целом безобидным делам и веселью опасные и даже в некотором смысле уголовные оттенки. Поэтому участковый частенько заглядывал к моим родителям в гости, проводил беседы на тему моего поведения в ночное время суток. Мы с ним «подружились», еще когда я учился в седьмом классе: мы с приятелями побили стекла в школе, и нас поставили на учет в детскую комнату милиции. С этого момента невеселое общение с участковым не прекращалось.
Он тогда сказал моему отцу: «Если ваш сын останется в Павах, то ничем хорошим это не кончится. Доиграется. Рано или поздно сядет».
Нас было четыре друга, и мы вместе куролесили в деревне. После того как я уехал в Петербург, двое из них ушли в армию. Это их тоже, может быть, спасло. Меня же в армию не взяли, хотя я очень хотел служить, воевать, геройствовать. Тогда шла война в Чечне. Меня забраковали по состоянию здоровья с псориазом. Может быть, от этого я еще больше озлобился и стал впадать в крайности в своих хулиганских выходках. Но Провидение Божие определило мне другой путь, другую армию – испытание большим городом. И слава богу, что так! Теперь я уже твердо могу это сказать. Четвертый наш товарищ остался в поселке: и в армию не пошел, и учиться никуда не поехал. В итоге его за какую-то шалость (все-таки доигрался!) через полгода посадили. Этой дорогой пошли многие мои ровесники из тех, кто остался на малой родине.
Я уехал в начале весны, чуть раньше, чем наша сумасбродная компания распалась и каждый двинулся своей дорогой. В то время как я уже вовсю трудился в городе, торгуя картошкой на рынке и зарабатывая себе на жизнь перед поступлением в техникум, мои дружки продолжали веселиться целое лето вплоть до призыва, но уже не представляя такой угрозы своей и общественной жизни. Мое отсутствие немного их успокоило: они уже так не дрались, никого ногами не били и ничего не отбирали, то есть практически перестали совершать противоправные действия и даже почти не пили. Почти. Но веселые дела все же по привычке творили, о подробностях которых я узнавал уже на расстоянии.
Для того, чтобы обрисовать картину того мирка, расскажу об одном происшествии, случившемся с ребятами, когда я уже уехал из деревни. Он очень точно передает атмосферу нашей тогдашней бесшабашности, раскрывает не только отрицательные стороны нашей молодости, но и показывает весь романтизм, которым были пропитаны наши сумасбродные дела. И поверьте, здесь нет вымысла: так жила русская деревня в реальности, когда мы возрастали в ней, как в нереальности, как в сказке, в которой все смешно, а конец всегда грустный. Так жила вся Россия.
В деревне меня звали Гохой. Кличку дал батя, и с тех пор так называли меня все, иногда даже родители. Лет с десяти я ее возненавидел и бил сверстников, которые осмеливались так ко мне обращаться. Я находил в имени «Гоха» что-то скоморошеское, и это раздражало, хотя оно очень точно характеризовало мою суть: раздолбай, хулиган, повеса. Но в конце концов я смирился. Погоняло если пристало к тебе, то уже ничем его выкорчуешь, оно входит в глубину коллективного бессознательного. Оно становится твоим вторым именем, твоим позывным: Гоха, и точка.
Самым деловитым из нас был Толик по кличке Миха (его отца звали Михаилом, а все называли Михой, вот и сыну такая кличка приклеелась), заядлый рыбак и охотник. Пару раз мы брали ружье, подаренное ему отцом, на дискотеку, когда ожидали приезда из другой деревни толпы парней, которая, по сводкам разведки, превосходила нас количеством. Тогда мы на всякий случай припрятывали ружье в кустах – и ждали этого «всякого случая», и втайне даже надеялись, что с нами произойдет что-нибудь такое, где надо будет применить весь арсенал наших возможностей. Насмотревшись фильмов про Рембо, мы мнили себя «Рембами». Слава богу, такого случая не представилось и нам не пришлось применять нашу секретную силу! Чаще всего обходились кулаками, за исключением одного раза, когда все-таки постреляли вверх. Ну а так, конечно, мы «отрывались» с этим ружьем, когда ездили с Михой на рыбалку, – стреляли по банкам да по воображаемым медведям.