1904: Год Синего Дракона
Шрифт:
Через несколько минут небольшой караван советников вновь тронулся в путь, оставляя позади наполняющуюся людским гомоном станцию "Середина". Отдохнувшие крепкие бурятские лошадки вновь несли сани по ледовой дороге на восток, к уже показавшемуся над горизонтом восточному берегу озера. Слева мелькали телеграфные столбы, связавшие тонкими нитями проводов всю ледовую трассу в единый, целый организм. Справа струилась стальной лентой незаконченная ледовая железная дорога. А далеко впереди, в том месте, где полупрозрачные, словно нарисованные акварелью, берега Байкала соединялись с сверкающей гладью ледового панциря, появились сперва очень размытые, но
Санный караван свернул с проторенного пути вправо, к тому месту, где строилась железная дорога. И, пока Хилков с железнодорожниками деловито ходил по стройке, то приглядываясь к качеству работ, то давая дельные советы, Вервольф молча созерцал процесс творения, опершись левым локтем на сани. Как гласит народная мудрость: "В мире есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно долго - горящий огонь, текущая вода и то, как работают другие". Здесь же хотелось не просто смотреть. Здесь впору было залюбоваться - работа не просто шла очень споро. Она кипела. И вся эта людская масса работала четко и без сбоев, как точно отлаженный часовой механизм. Каждый знал свою работу и выполнял её быстро и четко. Вот одну за одной на лед укладывают пластины. Вот по ним другие раскладывают подкладки. И уже третья группа тянет рельсы, чтобы уложить их на только что сооруженное основание. Стыковка, пришивка первого рельса к пластинам-шпалам, проверка оси пути, правка, измерение ширины колеи шаблоном, снова правка, пришивка к шпалам второго рельса - в разбежку, через несколько шпал, по шаблону, и - окончательная пришивка рельс к шпалам. Стихает стук тяжелых костыльных молотков со своеобразным, длинным двусторонним бойком, и вот ледовая дорога стала ещё на одно звено длиннее. А первая группа рабочих к тому времени уже выложила по льду пластинами "постель" для очередной пары рельсов. Цикл повторяется...
А далеко на востоке темнело ещё одно пятно - точно такая же группа людей тянула стальные ниточки рельсов навстречу - с востока на запад...
Менее чем через полтора часа низкорослые, но крепкие бурятские лошадки уже вытаскивали сани на восточный берег Байкала. На невысоком берегу озера была выстроена станция и порт Танхой - деревянный причал с такой же "вилкой"-пристанью для ледокола-парома, как и на станции Байкал, множество путей, стрелок и семафоров, одноэтажное здание станции, а над всем этим - высокая и мощная восьмигранная водонапорная башня. Нижний её ярус был сложен из тесанных каменных блоков, а верхний - из лиственницы и обшит листовым железом. Питалась она по водопроводу от реки Осиновка.
На втором пути уже стоял под парами небольшой пассажирский поезд, которому предстояло стать на ближайшие дни их домом. Но, как истинный радушный хозяин, Михаил Иванович, не мог отпустить своих гостей без праздничного угощенья. И, чтобы не занимать и без того небольшое помещение буфета на станции, да и не привлекать излишнее внимание к особам советников, праздничный обед был устроен прямо в вагоне-столовой. И зазвучали тосты - за здравие Его Императорского Величества, за Хилкова, за Родину и за железнодорожников, за успехи в делах ратных и делах строительных...
И, уже пред прощанием, состоялся небольшой разговор между Вервольфом и Хилковым на предмет возможности перевозки по льду особого груза весом, не много, ни мало, в одну тысячу восемьсот пудов. Михаилу Ивановичу и его инженерам было о чем задуматься, особенно после того, как на своё заявление, что это не сложно, ибо они собираются перевозить по льду паровозы весом в полтора раза более, вдруг получили от Сергея ответ, что с паровозами так просто всё не получится и их придется делить на три части - тендер, котел и ходовая часть, иначе лед под рельсами будет трещать и прогибаться. Так что было над чем задуматься...
В четвертом часу, шипя паром, паровоз бодро потащил за собой вагоны особого скорого поезда. На восток...
Разгоряченные поездкой по льду озера и ещё более - хорошим застольем, советники довольно эмоционально обменивались впечатлениями от прожитого дня. Причем иногда - весьма эмоционально. Вервольф слушал всё это "в пол-уха", зарывшись в свою рабочую тетрадь и делая в ней очередные пометки.
– А Хилков-то ничего! Бодренький такой мужик, хоть уже лет под шестьдесят, наверное, будет!
– донёсся до слуха советника голос Гарика.
– Вообще-то, в этом году ему уже семьдесят стукнет - негромко пробормотал Вервольф, не отрывая взгляд от тетрадного листа, по которому грифель карандаша рисовал линию очередного чертежа.
– Сколько-сколько?
– Игорь даже приоткрыл от удивления рот.
– Да ну нафиг, Серег! Ты ничего не путаешь? Да не может быть!
– завторили Игорю остальные попаданцы.
Сергей оторвался от своей тетради:
– Сколько, да сколько?
– проворчал он с нарочно недовольным видом, демонстративно передразнивая товарищей, - Говорю же - семьдесят. Это почти как шестьдесят, только на десять больше.
Тут уже он не выдержал и заулыбался.
– Ничего себе! А бегает, как молодой!
– произнёс кто-то из обалдевшей группы.
– Я сам, когда читал о нём, поначалу не верил, что в его годы можно вот так, но потом, когда познакомился с его биографией поближе, то понял, что это - человек попросту неуёмной энергии. Он ведь мог, несмотря на все свои титулы и регалии, запросто сесть в кабину паровоза на трудном участке пути и показать машинисту "мастер-класс", как у нас выражались... Ну а сегодня... Да вы ж сами всё видели!
– Да! Даёт министр!...
– послышались восторженные отклики, которые, впрочем, вскоре сменились не менее восторженными отзывами о путешествии в тройках по замерзшему озеру. Уже практически не слушая их, Сергей вновь вернулся к отложенной тетради...
* * *
Поезд мчался по самому берегу реки Селенга. Вечерело, и заходящее солнце багрянцем окрасило зимнее небо, а под ним - горы, сопки, верхушки таёжных великанов. Даже заснеженный лед реки приобрёл кроваво-красный оттенок и искрился в лучах заката тысячами искр всевозможных огненных оттенков - от золотисто-оранжевого до рубинового.
Вервольф в одиночестве стоял у окна вагона и сквозь слегка заиндевевшее стекло смотрел на эту прекрасную картину зимнего вечера, достойную кисти великих художников. Но не восхитительная красота увиденного владела сейчас его мыслями. Огненный закат напомнил ему совсем о другом...О том, что хотелось забыть. О том, во что его сознание упорно отказывалось верить.
Погруженный в свои невеселые думы, он не услышал, как по коридору вагона к нему приблизилась тёмная фигура весьма внушительных габаритов.