1914–2014. Европа выходит из истории?
Шрифт:
Как его преодолеть? Трудно тогда было чувствовать себя немцем!
В 1946 г. Карл Ясперс дал на этот вопрос ответ, который, как я считаю, выдержал испытание временем: «Несомненно, есть основание возлагать на всех граждан данного государства ответственность за последствия действий этого государства. Здесь ответствен коллектив. Но эта ответственность определенна и ограниченна, в ней нет морального и метафизического обвинения отдельных лиц… За каждое преступление всегда можно наказать только отдельного человека… Не может, следовательно, существовать (кроме политической ответственности) коллективной виновности народа» [111] .
111
Ясперс К. Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии. М., 1999. С. 27, 29.
От груза политической ответственности не уйти. Восстанавливая свою разоренную родину, немецкий народ продемонстрировал удивительные упорство
Вторая часть
От одной волны глобализации к следующей
Глава VI
Первая волна глобализации как лаборатория для второй?
Как точно отметила Сьюзен Бергер, «сорок лет, предшествовавших Первой мировой войне, – это лабораторный эксперимент, который помогает ответить на вопросы, волнующие нас сегодня. […] Вот уже как сто лет назад развитые страны Западной Европы и Америки встали на путь глобализации, похожий на тот, по которому мы идем сейчас. Под глобализацией, – уточняет Бергер, – я понимаю серию трансформаций мировой экономики, которые ведут к созданию единого мирового рынка для товаров и услуг, труда и капитала» [112] . Стоит добавить, что потребовалось еще семьдесят лет, чтобы вернуться к уровню интеграции в сфере торговли, международных инвестиций и циркуляции капиталов, который существовал до 1914 г.
112
Berger S. Notre premi`ere mondialisation… P. 67–68.
Технические факторы и политическая воля
В ходе обеих волн глобализации снижение транспортных расходов способствовало и до сих пор способствует конкуренции и миграциям между странами. Пароходы и трансатлантическая линия телеграфа до 1914 г., контейнеровозы и регулярное авиасообщение сегодня, а также, само собой, новые информационные и коммуникационные технологии преобразили и все еще продолжают менять мировую торговлю. Обе волны глобализации опирались на юридические и финансовые инструменты: акционерные общества с ограниченной ответственностью в первом случае, секьюритизацию, инвестиционные фонды и хедж-фонды – во втором. Неуклонное усложнение инструментов сопровождается появлением новых акторов, среди которых все большую роль играют банки, способствующие росту настоящей финансовой индустрии.
Задолго до 1914 г. внутренние цены уже зависели от цен на мировых рынках.
Однако глобализация объясняется не только техническими факторами. В обоих случаях ее поддерживает и направляет могущественная политическая воля нации-гегемона: Великобритании, хозяйки морей, в XIX в., а сейчас – США, которые в 1945 г. одержали верх над Германией и Японией, а в 1991 г. – над СССР.
И тогда, и теперь для державы-гегемона важнейшей целью становится открытие рынков в масштабе мира. Подписанный в 1860 г. договор о свободной торговле (так называемый договор Кобдена – Шевалье) между Великобританией и Францией быстро привел к заключению целой серии аналогичных договоров между Англией и другими странами Европы. Даже принятие в конце XIX в. новых, протекционистских по духу законов не помешало росту мировой торговли. Аналогично принятая по инициативе США Гаванская хартия 1948 г. (Генеральное соглашение по тарифам и торговле) распространила принципы свободной торговли на весь западный мир с помощью rounds (многосторонних переговоров), которые по эту сторону Атлантики скромно окрестили циклами. Следующий шаг в интересах крупных международных фирм сделала Всемирная торговая организация (ВТО), созданная в Марракеше в 1994 г. Теперь международный рынок охватывает также бывшие коммунистические страны, т. е. уже всю планету: Китай был принят в ВТО в 2001 г., Россия – в 2013 г. Хотя переговоры в рамках ВТО порой заходят в тупик, мы видим, как один за другим – и всегда по инициативе США – возникают проекты, призванные создать зоны свободной торговли через Атлантический и Тихий океаны и стандартизировать нормы и правила.
Как до 1914 г., так и в наши дни глобализация ведет к впечатляющему росту международной торговли. За 2000–2012 гг. ее объем вырос более чем в два раза: с 6000 до 14 100 миллиардов долларов. То же самое касается и производства промышленных товаров (рост с 4500 до 9779 миллиардов долларов). Часто забывают отметить, что более двух третей объема мировой торговли составляет товарообмен внутри корпораций. Что касается экспорта Франции, то в 1887–1896 гг. он составлял 15 % ВВП страны, в 1907–1913 гг. – 17,1 %, затем резко упал и в начале 1960-х гг. не превышал 8 %, чтобы вновь достичь 15 % в начале 1980-х гг. Лишь в начале 2000-х гг. он превысил уровень, достигнутый к 1914 г. В 2011 г. доля экспорта в ВВП Франции составила 25 % (в Великобритании – 30 %, а в Германии – 47 %) [113] . Подчеркнем вновь, что в конце XIX в. легкий протекционизм не помешал росту мировой торговли и тем более производства. Лишь перелом 1914 г. надолго прервал процесс глобализации рынков. Этот разрыв должен напомнить тем, кто рискует об этом забыть, что деревья никогда не вырастут до небес.
113
CEPII. 'Economie mondiale 2013. P.: La D'ecouverte, 2012 (статистические данные 2011 г.).
Глобализация в финансовой сфере
Лишь в 1990 г. Европа вновь полностью либерализовала движение капиталов, как это было до 1914 г. В ходе обеих волн глобализации важнейшую роль играл и продолжает играть рост прямых инвестиций. Объем экспорта капиталов достигал тогда беспрецедентных величин: множество процентных пунктов ВВП каждый год – этот рекорд будет вновь «побит» лишь в 1990–2000-х гг. До 1914 г. главными экспортерами капиталов в мире были Великобритания и Франция. Нельзя исключать того, что подобный исход сбережений подорвал инвестиции на их собственной территории.
Именно в тот период немецкая экономика сделала резкий рывок вперед. С 1865 по 1895 г. ВНП Германии увеличился более чем в три раза (х 3,33), в Великобритании – удвоился (х 2), а во Франции вырос лишь на треть (х 0,33) [114] . Эта тенденция сохранилась до 1914 г.
Как ее объяснить? Для этого часто ссылаются на своего рода «зрелость» французской экономики: в 1890–1897 гг. доходность инвестиций в акции промышленных предприятий в Германии достигала 9,35 %, а во Франции – всего 3,25 %. Свою роль, без сомнения, здесь сыграла и демография: в 1871–1914 гг. население Франции стагнировало, а Германия приобрела 25 миллионов человек, и накануне войны ее население достигло 65 миллионов. Кроме того, Германия больше инвестировала в национальную экономику, развивая свое производство и экспорт, тогда как Франция направляла свои сбережения за границу: в государственные облигации и прямые инвестиции, прежде всего в Россию. Экономист Поль Леруа-Больё, к которому тогда прислушивались (амфитеатр высшей школы «Сьянс-По» в Париже до сих пор носит его имя) не рекомендовал вкладывать во французскую промышленность [115] . На практике вся система коммерческих банков перенаправляла индивидуальные сбережения в инвестиции за границу. С 1857 по 1903 г. 30 % доходов банка «Креди Лионэ» было получено на русском рынке [116] . Правительство контролировало обращение иностранных ценных бумаг на Парижской бирже и направляло инвестиции в сторону русского союзника. Вот почему после революции 1905 г. и памятного Кровавого воскресенья французские банки под влиянием правительства Рувье все равно гарантировали русские займы. Председатель кабинета министров был одновременно главой Французского коммерческого и индустриального банка [117] . Это объясняет, почему к 1918 г. две трети французских активов за границей были потеряны!
114
Berger S. Notre premi`ere mondialisation… P. 38.
115
Leroy-Beaulieu P. L’Art de placer et de g'erer sa fortune. P.: Delagrave, 1905. P. 50.
116
Berger S. Notre premi`ere mondialisation… P. 42.
117
Ibid. P. 48.
В тот момент против экспорта капиталов поднимались голоса крайне правых и части левых. Так, Брак-Деруссо писал в «Юманите» (2 августа 1907 г.): «Буржуазия сталкивает пролетариев своей страны с пролетариями другой, не столь развитой». В реальности левые силы не были единодушны в оценках. Бельгиец Эмиль Вандервельде выступал против протекционизма во имя социалистического идеала, требовавшего достойной жизни для трудящихся всего мира. Напротив, Жорес пытался укрыться за осторожными формулировками: «Не стоит смешивать интернационализм, который сближает нации, с космополитизмом, который обводит их вокруг пальца. […] Здесь следует соблюдать меру: если французские сбережения – что неизбежно и во многом благотворно – способствуют развитию экономического инструментария за пределами страны, тем важнее, чтобы экспансия французских инвестиций происходила мудро и осторожно, оставляя достаточно средств для национальной индустрии и выбрасывая на рынок лишь ограниченный объем средств» [118] . Если во время первой волны глобализации мало кто выступал против экспорта капиталов, сегодня, напротив, мы видим, как делокализация промышленных предприятий стала одной из важнейших проблем, стоящих и перед США, и перед Европой.
118
Заседание 8 февраля 1907 г. (Journal officiel. P. 339).
В наши дни старые промышленные страны страдают от деиндустриализации и безработицы – в первую очередь это касается тех из них, кто, подобно Франции, сделал ставку на создание крупных международных групп, а не на сохранение сети промышленных предприятий среднего масштаба, как это удалось Германии и Италии. Доля Франции в мировом экспорте с 1999 по 2011 г. снизилась с 5,8 до 3,8 %. По уровню добавленной стоимости промышленных предприятий Франция отстает в Европе не только от Германии, но и от Испании, Италии и Великобритании. В начале 1980-х гг. во французской промышленности насчитывалось 5,5 миллиона рабочих мест; в 2012 г. их осталось всего 3,26 миллиона.