1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2

Ангелов Августин

Поездов, движущихся навстречу нам, почему-то оказалось очень много. И мне начинало казаться, что наше чрезвычайно медленное движение в обратную сторону является свидетельством саботажа со стороны железнодорожного руководства, хотя начальник бронепоезда и уверял меня в обратном, объясняя, что подобные ситуации с разъездом встречных составов — это дело обычное, если расписание движения выбилось из графика, как в нашем случае. Но, я не очень-то верил, что все эти составы нельзя оперативно задержать где-то на запасных путях до того момента, как проедет наш литерный поезд. И эта ситуация требовала расследования на предмет ни то преднамеренных действий, ни то непрофессионализма на грани преступной халатности. Впрочем, сейчас

мне было не до выяснения подобных мелких пакостей.

Тревожность сообщений, поступающих из Москвы, нарастала с каждым часом. Глеб Бокий переслал мне очередные ужасные новости. По столице начали распространяться слухи, что на Сталина совершено покушение, что, якобы, троцкисты убили генсека и полностью контролируют Кремль. Но, пока то были лишь слухи. Хотя они косвенно подтверждались тем, что никто уже долгое время не мог выйти на связь с Иосифом Виссарионовичем. А с сотрудниками ОГПУ, находящимися на территории Кремля, Бокий тоже никак не мог связаться, потому что был установлен режим усиленной охраны с двойным кольцом оцепления по всем прилегающим улицам. В Кремль уже несколько часов латышские стрелки не пропускали никого, даже членов правительства, ссылаясь на приказ коменданта Кремля Рудольфа Петерсона и на распоряжение начальника охраны Сталина Карла Паукера. И из Кремля тоже никого не выпускали. А кремлевский коммутатор и вовсе перестал отвечать.

Я сразу вспомнил о «Кремлевском деле» с кодовым обозначением «Клубок», которое в моей прошлой реальности раскрутили в 1935 году. Тогда Петерсона вместе с другими сотрудниками комендатуры Кремля обвинили в сотрудничестве с троцкистами и в подготовке покушения на Сталина, да и Паукера расстреляли по подобным же обвинениям в особом порядке. Потому я не удивлялся происходящему. Ведь мятеж троцкистов в Горках мог спустить раньше времени и эту взведенную пружину.

А в Горках успех троцкистов, судя по всему, наметился очень серьезный. Их отряды красногвардейцев, вооруженные винтовками и пулеметами, уже уверенно контролировали не только усадьбу, но и всю прилегающую территорию. А Ворошилов при саботаже со стороны Тухачевского до сих пор не мог организовать серьезный штурм позиций мятежников. Как сообщал мне очередной телеграммой Глеб Бокий, те несколько отрядов красноармейцев, которые Ворошилов все-таки сумел оперативно бросить на подавление мятежа, пока успехов не достигли. Они вступили в бой с мятежниками, но продвинуться к Горкам им пока никак не удавалось. Все, чего красноармейцы пока смогли добиться, так это перерезали дороги, ведущие из Горок в сторону Москвы. А вокруг самих Горок троцкисты-красногвардейцы уверенно держали свои позиции. И с разных направлений к ним в ночи стекались подкрепления.

Между тем, оперативная информация из центра троцкистов отсутствовала. Предпоследнее сообщение, которое передали чекисты в СПЕКО из Горок, гласило, что Лев Троцкий выступает с крыльца усадьбы перед своими сторонниками, призывая немедленно брать власть в стране. А последнее сообщение от чекистов было коротким: «Отстреливаемся, но не сдаемся». На что Бокий приказал чекистам в Горках немедленно уничтожить всю секретную документацию, пообещав прислать помощь.

Вот только, к этому моменту Бокию уже мало кто подчинялся. Кроме его собственного отдела СПЕКО, Бокий мог рассчитывать в какой-то мере только на разведчиков Трилиссера, да на некоторых оперативников. Штаб дивизии имени Дзержинского игнорировал команды Бокия, но, одновременно саботировал и выполнение команд Ежова, видимо, не признавая главой ОГПУ ни того, ни другого. Милиция тоже не решалась действовать радикально, предпочитая не вмешиваться в происходящее. Сам Ежов, похоже, пребывал в растерянности с того момента, когда у него пропала связь с Кремлем.

В то время, как Кремль был блокирован изнутри и снаружи уже несколько часов по неизвестной причине, в

управлении страной наметился полный хаос. На Старой площади, судя по всему, пытался командовать председатель Центральной Контрольной Комиссии Серго Орджоникидзе, ругаясь с председателем Совнаркома Рыковым и с председателем ЦИК Калининым, предлагая им немедленно объявить чрезвычайное положение в стране и штурмовать Кремль войсками. Но, Рыков и Калинин медлили, надеясь сначала подавить мятеж троцкистов в Горках с помощью войск, высланных туда по распоряжению Ворошилова.

Разброд и шатание в столице нарастали с каждым часом. И я в этот момент просто не мог позволить себе тащиться дальше в сторону Москвы на медленном бронепоезде. Иначе, упустив время, повлиять на расклады во власти мне будет уже просто невозможно! Потому я спросил Эльзу:

— А ты случайно не знаешь, как в Казани обстоят дела с самолетами?

Она ответила, даже не задумываясь:

— Есть в Казани самолеты, Вячеслав Рудольфович. «Добролет» уже пару лет выполняет регулярные рейсы в Нижний Новгород и в Саратов. В Москву тоже летают.

«И откуда она столько всего знает?» — удивился я в очередной раз эрудиции собственной секретарши. И тут же вспомнил, что, хотя «Аэрофлот» еще не образовали, но организация воздушного сообщения в Советском Союзе к 1928 году уже существовала. Такой организацией и стал «Добролет», придуманный Троцким, когда он еще занимал пост наркомвоенмора. Впрочем, то, что воздушное сообщение организовал вождь всех троцкистов, само по себе не означало, что этим не стоит воспользоваться. Потому я приказал Эльзе:

— Отправь телеграмму, пусть подготовят самолет к вылету в Москву.

Мы приехали в Казань в три часа ночи. Положение складывалось такое, что скрывать свое прибытие мне более не имело смысла. Я не знал, что ожидало меня на вокзале. Когда делал последние распоряжения начальнику поезда и командиру роты охраны, то отдавал себе отчет, что впереди ждет полная неизвестность. Проклятая турбулентность событий, предсказанная мне во сне, настигла меня.

Уже подъезжая, пока еще поезд не остановился, я заметил из своего иллюминатора в свете фонарей вооруженных людей в шинелях, стоявших с винтовками повсюду между путей и на платформах. Я хорошо понимал, что здесь могли, например, сразу же меня арестовать по распоряжению того же Ежова. Потому я распорядился, на всякий случай, все башни бронепоезда с пулеметами и орудиями привести в боевую готовность, а первым на перрон, когда поезд еще не совсем закончил движение, на малом ходу выскочил командир охранной роты со своими бойцами. Эти резвые парни быстро образовывали на платформе мой вооруженный эскорт.

К счастью, все прошло гладко. На этот раз местные руководители ОГПУ, получив по телеграфу мои распоряжения, неплохо подготовились к встрече, выставив в окрестностях вокзала вооруженные патрули. И, несмотря на ночное время, меня у бронепоезда встречал сам начальник Татарского областного отдела ГПУ Дмитрий Яковлевич Кандыбин. На фоне слухов, поступающих из столицы в последние часы по каналам секретной связи, он, хоть и не был посвящен в детали происходящего в Москве, но понимал, раз сам товарищ Менжинский неожиданно приехал, прервав какую-то свою важную поездку, и просит встретить его в этот неспокойный момент прямо посреди ночи — значит положение весьма серьезное.

Передо мной в свете фонаря стоял высокий человек в пальто из черной кожи, подпоясанный широким армейским ремнем, на котором висела большая деревянная кобура с «Маузером». Крупная голова этого мужчины лет сорока на вид под фуражкой была обрита наголо, широкий нос придавал лицу жесткое выражение, а серые глаза смотрели внимательно и даже хищно. Этот человек мог быть весьма опасен. Впрочем, он и был опасным для врагов. На меня же Дмитрий Яковлевич явно старался произвести хорошее впечатление, сразу сказав очень вежливо: