1942: Реквием по заградотряду
Шрифт:
Севка остановился, оглянулся через плечо на своих бойцов и тихо приказал подойти к нему.
Часовой явно опешил, увидев, как на вершину холма выходят еще люди. Много людей. Три сотни – это очень много, как бы часовой ни хорохорился. Даже самый дисциплинированный часовой в такой ситуации понимал всю бессмысленность следования уставу гарнизонной и караульной службы.
Даже если часовых было два, и один из них уже побежал к командиру, к капитану Жукову. Тут нужно было или бежать следом за напарником, или прятаться поглубже в камыши, залезть по самые ноздри в грязь и надеяться, что эти запыленные люди, три сотни уставших и почерневших людей в выгоревшем обмундировании и в самом деле бойцы Красной армии.
Часовой, правда, не успел сделать выбор, появившийся рядом с ним Костя отобрал винтовку с примкнутым штыком и пинком выгнал на открытое место.
Севка не стал нагнетать обстановку, приказал своим людям отдыхать, а потом прибежал командир заградотряда с красноармейцами. С теми бойцами, что были поблизости, а не охраняли лагерь с другой стороны.
Наверное, рота красноармейцев при двух ручных пулеметах смотрелась бы достаточно внушительно, если бы прибывших не было в три раза больше и если бы у них не было с собой, помимо винтовок и автоматов, трех ручных пулеметов – одного «дегтярева» и двух немецких.
– Слышь, капитан, – сказал Севка, не вставая с земли. – Ты своих бойцов отошли от греха подальше, а то ведь мы тут устали и это… очень обидчивые. Только вякни что-нибудь про бросить оружие и поднять руки – и я за себя не отвечаю. А так хочется поболтать… со старшим по званию…
Капитан Жуков оглянулся на своего лейтенанта, тот тяжело вздохнул, демонстрируя свое отношение к сложившейся ситуации.
– Отойдите к озерам, товарищ Игорешин, – приказал капитан и сделал многозначительное лицо.
Лейтенант Игорешин понял, что командир приказывает собрать всех и приготовиться к бою, но также лейтенант понял, что займет это никак не меньше сорока минут. А если эти пришельцы из степи действительно диверсанты, то… С другой стороны, Игорешин получил почти официальный приказ уйти с места возможного боя, а это уже было хорошо.
– Я вас слушаю, – капитан заложил большие пальцы за ремень и остановился перед сидящим, бело-серым от пыли Севкой, демонстрируя блестящие, как зеркало, хромовые сапоги.
– И как вас занесло в заградотряд, товарищ капитан? – осведомился Севка. – Ходили на службу в комендатуру или, там, в штабе, извиняюсь, галифе протирали… А ведь в отряды только самых опытных велено ставить. Опытных и надежных… А ваши, извиняюсь, все просрали. Пол-но-стью… Пара пулеметов здесь, и ваш замечательный лагерь превратится в… в ничто… Высота тут получается ключевая точка. Кто ее держит, тот держит Трехозерье… А вы, снова извиняюсь, даже окопов здесь не вырыли…
Севка прыжком вскочил на ноги, схватил капитана за портупею и притянул к себе, заглядывая в глаза.
– Какого хрена ты здесь все время делал? За каким бесом тебя вообще сюда послали? Загорать? Сапоги чистить? Ты ведь, сука, должен был меня остановить, в оборону поставить, а ты… Ловишь и сортируешь? Тебе нравится человечками командовать? Двести двадцать седьмой приказ окрылил и дал новые возможности? Что скажешь?
Капитан попытался вырваться, но ничего у него не получилось – Севка держал крепко.
– Товарищ лейтенант, как вы разговариваете со старшим по званию? – попытался голосом с угрозой одернуть зарвавшегося мальчишку капитан, как привык это делать в комендантском патруле в Астрахани.
Да, ему понравилась идея стать командиром заградотряда именно тем, что он вроде как попадал на фронт, но и в окопах ему сидеть было не нужно. И то, что он командует заградительным отрядом – как бы демонстрирует окружающим, что он – из лучших, что он – особый. И для дальнейшей карьеры, как казалось капитану Жукову, это назначение только на пользу.
Отец помог ему удержаться в тылу, а потом, когда стало понятно, что комендатуры начнут чистить, помог устроиться сюда, и не просто в заградотряд, а в заградотряд, который развернут в заведомо тихом районе.
– Ты, старший по званию! – шепотом, чтобы не подорвать командирский авторитет, сказал Севка. – Я тебе сейчас вот прямо тут пущу пулю в лоб за развал, граничащий с идиотизмом, а когда выйду к первому же штабу, объясню, как ты готовился отдать все это, – Севка указал взглядом за спину капитана, – все это богатство даже не немцам. Румынам, мать твою.
– К-каким румынам? – разом ослабнув, спросил капитан.
– Королевским. У тебя есть несколько часов, чтобы организовать оборону. Не более четырех. Понял?
Капитан сглотнул и посмотрел в сторону степи, словно ожидая увидеть там приближающихся королевских румын.
– Сколько у тебя людей? – спросил Севка, отпуская ремень капитана.
– Сто девяносто четыре.
– Вооружение?
– Четыре пулемета, пятьдесят семь «ППШ» и винтовки. По полсотни патронов на винтовку, по два диска на «ППШ» и «дегтяревы» и по три ленты на «максимы»… – отрапортовал капитан Жуков, понимая с ужасом, что с простой и безопасной карьерой у него не сложилось. – Патронов мало, гранат нет… Мы же не для боя, мы – заградительный отряд… Есть четыре грузовика… Две заправки бензина…
– Где ближайшая часть?
– Не знаю… Может, движется со стороны Астрахани… – капитан указал почему-то на запад, спохватился и ткнул пальцем на юго-восток. – Мне говорили, что скоро…
– Завтра, – сказал Севка. – А румыны – сегодня. Так что, давай готовиться.
И они успели сделать даже больше, чем надеялись.
На вершине холма и на обратном его скате вырыли окопы. Копали лопатами, найденными в лагере, саперными лопатками, сохранившимися у некоторых бойцов, касками и ножами.