1989
Шрифт:
на французских лучших коньяках.
Просто — без нажатия пружин
там, как раб , выскакивает джинн.
Там и водка — не из чурбаков.
Вся в медалях — словно Михалков.
Ходит шеф с трясущейся губой:
"С тоником сегодня перебой,
Кока-колы, извините, нет.
Запретил цензурный комитет.
Ну а в остальном, а в остальном..."
Он рукой обводит гастроном,
принимая вдохновенный вид,
словно он по коммунизму гид.
В
Как музейный запах — запах семг,
и музейно выглядит рыбец,
как недорасстрелянный купец,
У дверей в халате белом страж.
У него уже приличный стаж.
Но, к несчастью, при любом вожде
стражу тоже нужно по нужде.
Ну а тетя Глаша мимо шла.
Видит — магазин, да и зашла.
Что за чудо — помутился свет:
есть сосиски, очереди нет.
"Вырезка" — на мясе ярлычок.
Как бы не попасться на крючок.
Ведь она считала с давних лет —
вырезки есть только из газет.
Тетю Глашу пошатнуло вдруг,
и авоська выпала из рук.
Передо мною, в трех шагах,
вобла, как невеста в кружевах.
Тетя Глаша — деньги из платка:
"Вот уж я умаслю старика..."
Но явился страж и, полный сил:
"Есть сертификаты?" — вопросил.
Та не поняла: "Чего, сынок?",
а сынок ей показал порог.
Он-то знал, в охранном деле хват,
пропуск в коммунизм — сертификат.
И без самой малой укоризны
выстуженной снежною Москвой
тетя Глаша шла из коммунизма
сгорбленно, с авоською пустой.
И светила ей виденьем дальним
вобла сквозь хлеставшую пургу,
как царевна, спящая в хрустальном,
высоко подвешенном гробу...
1968
Впервые напечатано
1989
АФГАНСКИЙ МУРАВЕЙ
Русский парень лежит на афганской земле.
Муравей-мусульманин ползет по скуле.
Очень трудно ползти... Мертвый слишком небрит,
и тихонько ему муравей говорит:
"Ты не знаешь, где точно скончался от ран.
Знаешь только одно — где-то рядом Иран.
Почему ты явился с оружием к нам,
здесь впервые услышавший слово "ислам"?
Что ты дашь нашей родине — нищей, босой,
если в собственной — очередь за кол босой?
Разве мало убитых вам, — чтобы опять
к двадцати миллионам еще прибавлять?"
Русский парень лежит на афганской земле.
Муравей-мусульманин ползет по скуле,
и о том, как его бы поднять, воскресить,
муравьев православных он хочет спросить,
но на северной родине сирот и вдов
маловато осталось таких муравьев.
1983 Впервые напечатан
1989
БАЛЛАДА О БОЛЬШОЙ ПЕЧАТИ
На берегах дремучих ленских
во власти глаз певучих женских,
от приключений деревенских
подприустав в конце концов,
амура баловень везучий,
я изучил на всякий случай
терминологию скопцов.
Когда от вашего хозяйства
отхватят вам лишь только что-то,
то это, как ни убивайся,
всего лишь малая печать.
Засим имеется большая,
когда, ничем вам не мешая,
и плоть и душу воскрешая,
в штанах простор и благодать.
Итак, начну свою балладку,
Скажу вначале для порядку,
что жил один лентяй — Самсон.
В мышленье — общая отсталость,
в работе — полная усталость,
но кое-что в штанах болталось,
и этим был доволен он.
Диапазон его был мощен.
Любил в хлевах, канавах, рощах,
в соломе, сене, тракторах.
Срывался сев, срывалась дойка.
Рыдала Лизка, выла Зойка,
а наш Самсон бессонный бойко
работал, словно маслобойка,
на спиртоводочных парах.
Но рядом с нищим тем колхозом
сверхисторическим курьезом
трудились впрок трудом тверезым
единоличники-скопцы.
Сплошные старческие рожи,
они нуждались не в одеже,
а в перспективной молодежи,
из коей вырастут надежи —
за дело правое борцы.
И пропищал скопец верховный:
"Забудь, Самсон, свой мир греховный,
наш мир безгрешный возлюбя.
Я эту штучку враз оттяпну,
и столько времени внезапно
свободным станет у тебя.
Дадим тебе, мой друг болезный,
избу под крышею железной,
коня, коров, курей, крольчих
и тыщу новыми — довольно?
Лишь эту малость я безбольно
стерильным ножичком чик-чик!"
Самсон ума еще не пропил.
Был у него знакомый опер,
и, как советский человек,
Самсон к нему: "Товарищ орган,
я сектой вражеской издерган,
разоблачить их надо всех!"
Встал опер, свой наган сжимая:
"Что доказать скопцы желают?
Что плох устройством белый свет?
А может, — мысль пришла тревожно, —
что жить без органов возможно?"
И был суров его ответ:
"У нас, в стране Советской, нет!"
В избе, укрытой темным бором,
скопцы, сойдясь на тайный форум,
колоратурно пели хором,
когда для блага всей страны