1991: измена Родине. Кремль против СССР
Шрифт:
– Почему ваш первый телемост с Донахью в 1985 году был из Ленинграда, а не из Москвы?
– Потому что мы договорились обойтись без столиц: из Америки не из Вашингтона, а из Сиэтла. А из Советского Союза не из Москвы, а из Ленинграда.
– До этого небывалого демократического проявления отечественной тележурналистики «с конца 70-х гг., как правило, посредством спутниковой связи, Познер появляется на западном телевидении. Он был частым гостем в программе Nightline на канале ABC, а также в шоу Фила Донахью…» (из статьи Г. Ясько. – Прим. ред. )
– В шоу Фила Донахью я не был, а на АВС и других каналах действительно был.
– …«Обаятельный, красноречивый, «идеологически подкованный» и свободно говорящий по-английски с нью-йоркским акцентом, Познер мог легко убедить, разъяснить и представить в лучшем свете заявления и решения руководства Советского Союза относительно тех или иных внутренних и международных вопросов и, зачастую, оправдать наиболее противоречивые из них. Среди таких решений были решения о вводе советских войск в Афганистан, высылке Сахарова в Горький и перехвате южнокорейского «Боинга»…»
– Несколько грубо, но в общем правильно. Я защищал Советский Союз. Это же пропаганда! «Голос Америки» – только наоборот. Я был очень умелым, эффективным пропагандистом, потому что, во-первых, я долго верил в идеалы социализма. Меня привезли в СССР в довольно взрослом возрасте, а до этого мой отец воспитал меня соответствующим образом, и я был сторонником этой системы. Долго был. А когда находил вещи, которые противоречили моей вере, то старался искать им оправдание. Мне моя вера была очень важна. А раз я верил, я уже был эффективен, было очевидно, что я не играю в какую-то игру.
Во-вторых, конечно, большую роль играли мои личные данные, которые помогали в работе: ведь я практически был таким же американцем, как и моя аудитория. Так что действительно я защищал, находил оправдания, объяснял – до того момента, когда понял, что больше я этого делать не могу.
Интересно, что за все время моей работы пропагандистом меня ни разу никуда не вызвали и не попросили сказать во время эфира так или вот так; со мной вообще никто на эти темы не разговаривал. Я только потом узнал, почему так произошло. Подход ко мне был такой: если Познер сделает хорошо, мы все друг друга можем поздравить, а если провалится, то скажем, что мы здесь ни при чем. Между прочим, тогда в Москву шли письма нашего посла в США Добрынина, который был в восторге от того, как я там выступаю. Имеется в виду, конечно, «выступаю там» по спутнику. А так я 38 лет был невыездным.
– Ваш коллега Валентин Зорин утверждает, что современной России катастрофически не хватает качественной пропаганды с точки зрения поднятия собственного имиджа за рубежом, где воспринимают лишь слова Путина и Медведева, но не журналистов.
– А что, он полагает, что американцы на самом деле слушали Зорина? Не слушали. Конечно нет. Они прежде всего слушают только своих, поэтому всякая пропаганда извне бесполезна. Никакое «Радио Москвы» и никакое Russia Today не смогут переубедить сколько-нибудь значительное количество людей. Ну, может быть, самую малость, ерунду, потому что и сегодня американцы доверяют гораздо больше своим средствам массовой информации, чем чужим. И это так во всем цивилизованном мире.
Кстати, в советское время, по разным данным, около 40 миллионов человек слушали все эти «голоса». И поэтому-то их и забивали! У вас есть сведения, чтобы когда-нибудь где-нибудь на Западе забивали передачи из других стран? А у нас их очевидно боялись. А почему боялись? А потому, что они говорили о тех вещах, о которых здесь нельзя было говорить; все очень просто. А поскольку там такого положения дел нет, то они и не слушают чужих.
Так что я не очень понимаю, что имеет в виду Валентин Сергеевич, но могу сказать, что Россия за рубежом очень плохо себя подает, может быть, потому что считает, что это и не нужно, но это действительно так. Журналисты тоже могли бы сыграть свою роль в поднятии имиджа своего государства, но почему этого не происходит, я не знаю.
– Вы упомянули своего отца, российского эмигранта во Франции и в США, большого поклонника СССР. Правда ли, что с 1943 года, работая начальником русской секции oтдела кинематографии Военного департамента США, он начал сотрудничать с советской разведкой?
– Не знаю. Он стал советским гражданином в 1941 году, и вскоре после войны, когда отношения между СССР и Соединенными Штатами стали сильно портиться, его вызвал хозяин – отец тогда работал в кинокомпании Metro-Goldwyn-Mayer – и сказал: «Дорогой мой! Держать на таком посту тебя, гражданина СССР, я не могу. Поэтому брось-ка ты это гражданство и стань обычным американским гражданином, мы тебе в этом поможем». Мой отец отказался и потерял работу. Стал безработным. Мы собирались вернуться во Францию, тем более что мой отец был в гораздо большей степени европейцем, чем американцем, и очень любил Францию, долго там жил. Но французы ему отказали в визе, поэтому вернуться во Францию мы не могли. И вот тогда Советское правительство предложило отцу работу в организации, которая называлась Совэкспортфильм, имевшей свою контору, в частности, и в Восточном Берлине. Отец это предложение принял. Мы уехали в Восточную Германию; тогда еще даже не было ГДР.
– Что бы сказал ваш отец, если бы увидел, как закончил свое существование Советский Союз?
– Я думаю, что он был бы очень огорчен, потому что он верил в социализм. Он очень хотел, чтобы Советский Союз стал тем государством, каким обещал быть вначале.
– Почему в 1991 году, в тяжелое для страны время, вы ее покинули?
– Я уехал работать в Америку, потому что не мог больше работать на советском телевидении. Я ушел с советского телевидения до моего отъезда в США, потому что у меня появились серьезные разногласия с руководством Гостелерадио. Председатель Гостелерадио СССР в 1990-м году Леонид Петрович Кравченко решил, что мне нет места на телевидении. А решил он так после того, как я в одном из интервью на вопрос: за кого бы я стал голосовать на президентских выборах – за Ельцина или за Горбачева, ответил: за Ельцина. Когда интервью стало достоянием публики, оно вызвало реакцию, о которой я вам сказал. Тогда я написал заявление об уходе, и не просто по собственному желанию, а подробно объяснив, почему я не могу работать на этом телевидении. И ушел. И тут, ничего не зная об этой ситуации, Донахью предложил мне вместе с ним вести передачу в Америке. Я ответил: «А почему бы и нет»; мне самому стало очень интересно, а смогу ли я вести программу в Америке. И я принял его предложение.
Москва, март 2011 г.
Погос Акопов
Акопов Погос Семенович – Председатель Совета Ассоциации дипломатических работников. Родился в 1926 г. в с. Квемо Грузинской ССР. В 1986–1991 гг. – Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Ливии. Вице-президент Международной внешнеполитической ассоциации.
– Сегодня много говорят и пишут и о том, что Третий мир, мол, использовал Советский Союз, выбивая из нас в разных формах деньги, которые мы потом прощали – просто за лояльность. Так ли это? Расскажите на примере Ливии, где вы долгое время работали послом СССР.
– Нет, конечно, это не так. Мало кто сегодня знает, что отряд советских военных кораблей в Средиземном море мог заходить в любой порт Ливии, предупредив об этом ливийскую сторону всего за несколько часов. Таких возможностей мы не имели ни в одной стране Средиземноморья, даже в Латакии, у наших лучших друзей – сирийцев, не говоря уже о египтянах или тунисцах. А ведь моряку, который месяцами болтается в море, очень важно хоть иногда сойти на берег, отдохнуть. И экономическое сотрудничество, и его перспективы у нас с Ливией в период нахождения Каддафи у власти были очень хорошие. Советским Союзом в Ливии был построен ядерный научно-исследовательский центр «Таджура», а лично мне Каддафи говорил, что готов предоставить советским специалистам возможность строить в Ливии метро и железную дорогу от Туниса до Египта, предлагал сотрудничество в космосе и совместные работы по опреснению воды. Только за то время, пока послом в Триполи был я, Советский Союз и Ливия подписали договоры об экономическом сотрудничестве на сумму 23,5 миллиарда долларов, выполнили намеченное примерно на 21 миллиард, а заплатил нам Каддафи 18 миллиардов. Согласитесь, даже по нынешним меркам очень солидные суммы. Да, около 3 миллиардов Каддафи за полученную от нас продукцию недоплатил. Мы стали начислять проценты с этого долга, довели сумму до 4,5 миллиарда долларов, но потом этот долг действительно простили. Но тут важно понять, что у Каддафи по поводу этого долга было свое мнение. Он говорил, что часть договоров мы не выполнили, нанесли ему экономический ущерб, который он и оценил в конкретные суммы. «Я подписал с вами соглашение о поставке запчастей для самолетов, – говорил он мне, – а вы мне их не доставили. Мои самолеты в это время стояли, гнили, ржавели. Кто возместит мне этот ущерб? Или. Я посылал на ремонт к вам свою подводную лодку, а вы мне ее не вернули. Так заплатите за это или давайте сделаем перерасчет». Так что в этой ситуации каждый считал по-своему; я, как посол, например, ходил к Каддафи и требовал: «Ты должен заплатить!». Но подавляющую часть по заключенным контрактам Каддафи ведь заплатил.