20 000 лет подо льдом
Шрифт:
И грянул!
Первый удар сердца!
Я не поверил руке и приложил к сердцу ухо. Опять удар.
Через пять минут еще один, а далее через каждые пять минут - удар.
Ее обе руки покоились теперь на груди. Уста все больше и больше открывались.
Попробовал я влить в рот девушки несколько капель разведенного в воде винного спирта с амброй.
Тогда она медленно открыла глаза. Были то большие темно- синие глаза, с расширенными зрачками, которые еще смотрели сквозь туман и ничего не видели. Я положил левую руку ей под голову, поднял девушку и ладонью правой начал натирать ее тело у сердца. Девушка закрыла глаза и начала
Руки и ноги ее уже сгибались, но самостоятельно двигаться еще не могли.
Теперь я решился на последнюю попытку. Брызнул на ее лицо ледяной водой. Тело девушки как будто ударило электрическим током. Конечности дрогнули, взгляд оживился.
Она проснулась. Это уже была жизнь. Девушка очнулась, смотрела. Затем вздрогнула. Все тело покрылось гусиной кожей. Видно, ей было холодно.
Я натянул шатер из шкуры кашалота, которую перекинул через два хрустальных столба, чтобы закрыть свет, привел к девушке Бэби и объяснил медведице, что она должна лечь возле моей Нагами.
Я поднял Нагами и положил рядом с медведицей, которая лежала под ней, словно огромная оттоманка. Девушка не пугалась медведицы, а, наоборот, прижалась к ней, видимо, знала, что звериное тепло лечит. Верное животное поняло меня. Ведь она хорошо видела все мои мучения. Скуля, ласкала девушку так, как медведица-мать привыкла ласкать свое медвежонка. Может, в древние времена, перед тем как изобрели оружие, люди и звери не враждовали между собой, как сейчас. Бэби поняла, чего я ждал от нее. Она ласкала по-детски робкую девушку, получила ее доверие и наконец стала для нее тем, кем была волчица для Ромула и Рема. Бэби стала кормилицей моего новорожденного ребенка. А Нагами действительно нуждалась в молоке, ибо всякая другая пища могла отравить её организм, едва начинавший оживать.
Когда ребеночек насытился, то склонил свою хорошенькую головку на грудь великолепной кормилицы и уснул.
Девушка еще не сказала ни слова, поэтому я не знал, на каком языке он разговаривает.
А вокруг кристаллы неугомонно распевали над спящим младенцем колыбельные песни.
Тесть в хрустальном гробу
Нагами действительно была милым, очаровательным созданием. Нечто среднее между новорожденным ребенком, зверем и застенчивой девушкой. Смесь доверчивости и боязни, нежности и упрямства. Все ее чувства были зачаточными. Из нее можно воспитать и женщину, и зверя. Мне нужно было изучить прихоти Нагами, как мать изучает своего ребенка, не умеющего еще говорить, но понимающего уже звуковые оттенки и выражающего свою волю только разными звуками - плачем, лепетом и хныканьем.
Надо было обращаться с ней очень нежно.
Нагами скоро привыкла относиться к Бэби, как к матери. Она еще не отзывалась к ней, а только подражала ее звукам. А когда я приближался к девушке, на ее лице возникала растерянность. Не раз я пробовал нежно и ласково произносить отдельные слова, но она одного из них не повторила.
Однако Нагами интересовалась мной. Когда я ложился с другой стороны медведицы и притворялся, что сплю, девушка через медведицу наклонялась и долго разглядывала меня. Как только я зажигал спичку, она кланялась к моим ногам, так как, вероятно, считала меня повелителем молний.
Я дал ей свое железное и медное снаряжение - для Нагами оно было игрушкой, и показал, что умею играть на свирели. Игра ей очень понравилась. Девушка смеялась.
Жили мы в хрустальной пещере уже несколько недель.
Продуктов у нас было достаточно. В запасе были сыр, копченый язык, консервы. Нагами же все еще питалась исключительно медвежьим молоком.
Оставить хрустальную пещеру еще было невозможно. Пещера все время легко вздрагивала, а иногда стучала от сильных ударов. Нагами думала, что кто-то качает подземелье.
Медленно Нагами привыкала ко мне и, наконец, позволила мне взять ее за руку. А это было необходимо, иначе я не мог бы срезать ей ногти, которые за долгие тысячи лет выросли чрезвычайно.
За эту ласку и доверчивость надо было чем-то заплатить. Я вынул из своей котомки амиантовую пряжу - роскошный, блестящий асбестовый шелк. Он ей очень понравился. Я вырезал для Нагами из жил кашалота кудель с веретеном и научил девушку прясть. Эта работа Нагами понравилась. Но все еще мешали ей слишком длинные ногти. И девушка пожертвовала ими, чтобы иметь возможность заняться этим милым для нее трудом и напрясть из асбеста тоненьких-тоненьких ниточек.
Из рыбьих костей я сделал длинные вязальные спицы и научил Нагами вязать чулки.
Это не шутка! Асбестовые чулки нам еще очень пригодятся.
Однажды, когда земля немного успокоилась и уже не вздрагивала, я попытался выйти на разведку из хрустальной пещеры. Хотел узнать, не завалило ли мои выходы отсюда.
Путь сквозь сланцевые слои был открыт более, чем перед землетрясением, и к базальтовой пещере была дорога гораздо ближе.
Но тут ждала меня большая неожиданность. Перейти эту пещеру оказалось нелегким делом. Хотя температура в ней с невыносимо высокой снизилась до +50 °, потому что в потолке образовалась щель, сквозь которую сквозило холодным ветром с поверхности земли, однако меня постигло другое бедствие. Великое землетрясение повалило целый ряд базальтовых столбов, и они лежали вдоль пещеры, как настил деревянного моста. Премного благодарен за такой мост! Базальтовые столбы еще и теперь такие горячие, что Бэби могла бы еще как-то перебежать, но кто ходит медленнее, тот, пока пройдет этот мост, лишится ног.
Поэтому-то и нужно было, чтобы Нагами наплела для нас обоих асбестовых чулок. В них смело можно идти через раскаленный мост.
Я очень сожалел, что старый Ламек остался в хрустале - намучился я с его гробом ужасно, но никак не мог его разбить. Это уже, как видно, так судьба судила.
Но однажды, когда мы все трое спали, новое землетрясение так раскачало нашу пещеру, что мы из нашей кровати попадали кто куда. Землетрясение длилось недолго, и за ним наступила полная тишина. Я зажег свой шахтерский фонарик, чтобы убедиться, не треснул ли где-то свод пещеры. При свете мы увидели новое чудо.
Призма-гроб Ламека во время этого землетрясения распалась, но фигура прародителя осталась замурованной. Однако сейчас он не стоял, как до этого, а сидел.
Оказалось, что гроб старого не рассыпалась вдребезги - она лишь треснул снизу. Весь верх его рассеялся, а нижняя часть сохранилась. В ней, как в колоде, осталась заключенная фигура Ламека. Верхняя часть тела его освободилась, а ниже колен осталась закованная в хрусталь. Так и сидел Ламек, сгорбленный и угрюмый.
– Посмотри-ка!
– Сказал я Нагами, показывая на старика.