22 июня, ровно в четыре утра
Шрифт:
Глава пятнадцатая. Проводы
Глава пятнадцатая
Проводы
23 июня 1941 года
Обойдя ближних соседей, Анник не забыла зайти к Мириам. Она, будучи в почтенном возрасте, находилась в полном здравии, во всяком случае, глядя на сухонькую, энергичную, старушку, в движениях которой не было никакого степенства, предположения о немочи беспомощности исчезали сами по себе. Увидев входящую женщину, Мириам быстро обернулась, и подошла, сжимая в руке торбу с мукой: хлеб хозяйка пекла только сама, не позволяя покупать его в магазине или на базаре. Она была рада видеть гостью.
— Салам Алейкум! Что случилось, Анник? — приветствовала хозяйка большого дома гостью. Голос ее
— Ваалейкум Салам! — Отвечала та. — Война, тетушка Мириам!
— Горе! Горе! — покивала головой пожилая узбечка.
— Приходите к нам, сыновей провожаю, — произнесла Анник, и потупила взор.
— Обоих? — в голосе тети Мириам зазвучала тревога.
— Да, обоих. Серго получил направление в училище связи, а Армен идет в танкисты.
— Вах, вах, вах! Благослови их Аллах на ратный подвиг! Буду, Анник, дорогая, буду.
Им было тяжело в Ташкенте в первое время. Анник шила, чаще перешивала старую одежду, ее клиенты, появившиеся благодаря той же Мириам, соседи, потом обе появившиеся за первый месяц подруги и знакомые, были людьми небогатыми, а если кто и имел что-то, старался не показывать, времена были сложные. Одежду покупали нечасто, ткань еще реже, к вещам относились бережно, старались вовремя починить, переделать, если уж очень поизносилась. Вся страна так жила. Заработок был небольшим, помогали деньги Арама, пусть не так много, как нужно было, но присылал он их регулярно, без них совсем было трудно. Отношения с Мириам стали складываться сразу же неплохими. Она видела, что семья дружная, спокойная, дети не буянили, были хорошо воспитанными, к ней относились с должным уважением, в ее дворе была тишина и порядок, то, что пожилая узбечка ценила больше всего. С Анник она часто беседовала, женщины, не смотря на солидную разницу в возрасте, нашли и общий язык, и общие темы для разговоров. А разве мало у женщин общих тем? Дети, внуки, мужья, братья и сестры, например. Так, довольно неожиданно, квартирантка сказала, что могла бы разводить какую-то живность, например, свиней, чтобы продавать мясо и как-то прокормить детей. Думала она об этом давно: в каждом дворе было множество фруктовых деревьев, даже порчеными фруктами можно было кормить живность почти девять месяцев. Только боится, все-таки квартал мусульманский. Мириам подумала, потом сказала:
— Дорогая, разводи. Только, чтобы было тихо, чтобы свиней никто не слышал из соседей.
Вот так почти в центре мусульманской улицы появился маленький закуток со свиньями. Анник старалась, чтобы свинки были всегда сыты, тогда от них и шуму почти что не было, слава Богу, хватало еды, да и дармовых, чуть подпорченных фруктов, которые Мириам разрешала собирать в саду, было предостаточно. Звуки звуками, но запахи запахами. Как дети не старались, не чистили свинарник, но в жаркую погоду специфический аромат этого секретного заведения выдавал все их предприятие с головой. Конечно же, это не могло не вызвать возмущение правоверных соседей. Они и пришли. Нет, не к Анник, что говорить с неверной, кто она такая? Они пришли к Хозяйке, к Мириам. Армянка очень скоро поняла, что Мириам пользовалась на улице авторитетом, и еще каким авторитетом. Что-то вроде местного бая, только неприметного. Но слово ее весило много. Разговор с соседям, который она слушала, стараясь не показываться рассерженным соседям на глаза, только подтвердил ее предположения. Мириам вежливо выслушала упреки соседей, которые жаловались на неподобающее, ужас, который не должен быть на улице правоверных, с их требованием выселить отсюда неверную вместе с детьми и свиньями. Потом пожилая узбечка произнесла, весомо и безапелляционно:
— Я ей разрешила!
На этом визит делегации соседей был завершен. Вздохнув, местные аксакалы развернулись и разошлись по домам, не солоно хлебавши. Против разрешения Мириам никто ничего сказать более не посмел. Потом в Ташкент приехали Арам и Армен. Арам продал мастерскую, его здоровье сильно пошатнулось, и теперь работать он не мог уже физически — сказывались старые раны, полученные в боях с басмачами. Анник пришлось теперь снова спасать мужа от верной смерти. Если раньше они жили тесно, еле помещаясь в не такой уж большой комнате, то теперь теснота стала нетерпимой. Она вздыхала, но ничего сделать не могла — денег на то, чтобы купить свой дом, даже часть дома не хватало, а то, на что хватало, мало отличалось от того, что они уже сейчас имели.
И вновь на выручку пришла Мириам.
— Эй, дорогая, дело есть! — так начался тот примечательный разговор.
— Тут неподалеку дом продается. Небольшой. Пошли посмотрим.
— Но у меня денег не хватит, — устало ответила Анник.
— Э! А если так спать будешь, сил не хватит денег заработать. Идем посмотрим. За просмотр денег не берут. Но деньги возьми с собой. Так, на всякий случай. — и Мириам ласково улыбнулась.
Дом оказался неплох — две комнаты, кухня, комната побольше и поменьше, большой двор, сад, все было не так уж и плохо, даже забор недавно подлатали, было видно, что перед продажей хозяева навели немного лоску. Ей дом понравился, но услышав цену, она сразу же расстроилась, понимала, что денег просто не хватит. Да и взять пока не у кого: хозяйка ее не так уж и богата, а ее подруги тоже большого состояния не имеют, еле-еле сводят концы с концами. Но тут за дело принялась Мириам. Авторитетная узбечка сбила цену дома на треть, когда стало ясно, что хозяева больше не уступят, она спросила Анник:
— Что, дом тебе подходит? Вижу, что подходит… Деньги давай.
— Но тут…
— Деньги давай, кому сказала, вай!
Анник отдала деньги, завернутые в ситцевую тряпочку — все, что ей удалось накопить, да еще и деньги, вырученные мужем за мастерскую.
— Ну что, по рукам! — спросила Мириам хозяев дома.
— По рукам, Мириам-ханум! –согласились те, заворожено разглядывая тряпицу с вожделенными деньгами.
— Э, да тут чуть больше половины, — попытался возмутится хозяин дома, благообразный худющий аксакал с длинной седой бородой.
— Остальное отдаст постепенно, частями. — припечатала Мириам…
— Вэй! — попытался возмутиться аксакал, но наткнувшись на твердый взгляд Мириам стушевался, начал мяться, потом выдавил из себя:
— Пусть будет так…
— Хорошо, — удовлетворенно подвела итог авторитетная узбечка, — когда смогут переселиться, давай прямо завтра, а?
И это опять прозвучало не столько просьбой, сколько приказом. Так они оказались в новом доме. Жить было трудно, Анник работала не покладая рук, чтобы отдать долг, стало легче, когда Аркадий начал работать, а когда он пошл в армию, то постоянно присылал матери большую часть денежного содержания, она даже беспокоилась, на что он живет там, в далекой Украине. А теперь она провожала в армию всех своих сыновей. И ладно бы в армию, так ведь на войну провожала, на войну!
Воспоминания воспоминаниями, а работа шла сама собой. Плов уже доходил, дети накрывали на стол, Анник нарезала овощи и мыла зелень, куриное жаркое растушилось так, как она любила, даже молодой виноград-скороспелка, не такой крупный, не такой сладкий, но самый первый из узбекских сортов был на столе, как и ранние яблоки и груши. Не обошлось без сладкой самсы, на выпечку Анник была мастерица, да и дети ее всегда так любили! Конечно, самым главным украшением стола и угощением был плов. Арам принес молодое вино, красное, как рубин, прозрачное, как слеза, он сам делал его, выбирая только ему привычные сорта винограда. Все было просто, но гости не были прихотливы, стол как стол, главное, что они собрались и провожали ребят, провожали на войну. Подняли первый тост за Победу, второй за товарища Сталина, потом выпили за Аркадия, который сейчас сражался с врагом. Затем за Серго, потом за Армена. К пирожкам был приготовлен традиционный зеленый чай, в это время вечерняя прохлада стала спускаться на город, гости чинно пили приятный золотистый напиток из пиал, неторопливо подливая по чуть-чуть, хозяева оказывали гостям настоящее уважение, наливая чай чуть до половины неглубокой чашечки.
Из всех разговоров почему-то Анник врезались слова Ахмета, ее соседа справа. Ахмет Амиранов воевал в Первую мировую, был лихим кавалеристом, его лицо рассекал грубый багровый шрам — след удара шашкой. Да и зубов у него не хватало. Где воевал в Гражданскую, сосед никогда не говорил, Анник подозревала, что был в басмачах, может быть, пересекались они с Арамом, может быть и стреляли друг в друга. Сейчас они сидели за одним столом и ели плов, как положено по обычаю у соседей. Ахмет вдруг ляпнул: