2х2=мечта
Шрифт:
Но как же все-таки назвать лодку? «Тодеуш Костюшко» приелся. Фредерик Шопен и без них достаточно известен. Про романтического генерала Сверчевского даже Хемингуэй писал. Великие и мудрые польские короли один за другим сходят со стапелей Гданьской верфи, а теми, что помельче, и хвастаться не стоит. Коперник тоже в рекламе не нуждается. Вот заковыка!
Ладно, когда организуется экспедиция, за названием дело не станет.
Марек был выше Людки сантиметров на десять — пятнадцать, а главное, старше почти на год. Оказывается, он в детстве долго болел и восемь месяцев не ходил в школу. Тяжелое осложнение после ангины, он даже в больнице лежал, но потом поправился, и с возрастом все прошло. Когда они разговаривали, по всему было сразу видно, что он старше и умнее ее. Людка даже пришла к выводу, что он не просто
Они гуляли с Мареком по лесу, иногда садились под деревом, и Людка опиралась головой о его плечо, так что рубчики его вельветовой куртки отпечатывались у нее на щеке, а Марек клал руку ей на плечи, и в такие минуты ей казалось, нет, она была уверена, что они думают об одном и том же. О том огромном, неизвестном, что ждет их впереди — и о себе, какими они в нем будут, в этом будущем.
Того опыта с поцелуем они не возобновляли. Людка думала, что Марек боится, как бы она снова не разревелась. Оказывается, нет. Однажды вечером, когда моросил дождик и они сидели, накрывшись плащ-палаткой, он сказал:
— Ты хорошо сделала, что мне тогда сказала. Мы, ребята, всегда оказываемся в дурацком положении.
— Почему?
— Когда парень ходит с девчонкой и хочет ее поцеловать, то девчонка может подумать, что он только ради этого с нон и ходит. А если он ходит и не пытается ее поцеловать, девчонка может подумать — вот размазня, олух царя небесного. Сама видишь.
— Вообще-то это верно. Хотя для некоторых это не проблема.
— Это ведь не футбол — взял любую консервную банку и отрабатывай удары. С этим так нельзя.
— Да.
— Других не уваляешь, так уважай хоть самого себя, — рассуждал Марек, а Людка чуть не лопалась от гордости, что он у нее такой высоконравственный.
И ей казалось, что без Марека она была чем-то вроде ветряка без крыльев, который торчит посреди поля неизвестно зачем, нелепый и никому не нужный. Так, украшение, да и то сомнительное. А когда Марек наконец поцеловал ее, она прижалась лбом к его плечу, и оба долго молчали. То, что с ними сейчас происходило, было прекрасно. Людка хотела рассказать Мареку, о чем думала когда-то в Риге. Но пока еще не находила нужных слов.
Ее мало волновали всякие пари, которые заключали насчет них в лагере. «А я вам говорю, что они могут протянуть вот так до конца школы». — «Да нет, где там! У них все одни разговоры, долго не протянут». — «А может, и протянут. Корчиковский ведь у нас стайер». — «Давай спорить!» — «Давай. На сколько?» — «На сотню». — «Идет!» Людка пропускала все это мимо ушей, да и Марек не вызывал никого на дуэль. Жизнь в лагере сливалась для них в один сплошной солнечный день, принося все новые темы для разговоров, для смеха и размышлений вдвоем.
Однажды под вечер, когда все таскали хворост для большого костра, из кустиков мелкими, но бодрыми шажками вышел пан Касперский. Свой отпуск он проводил в пеших странствиях по полям и лесам, изредка подсаживаясь на попутные машины. Пан Касперский тащил здоровенный рюкзак, поверх которого был лихо приторочен зонтик. На пане Касперском были короткие штанишки и зеленая штормовка. Итак, он вынырнул из кустиков и задумчиво произнес:
— Мне кажется, я уже где-то видел эти физиономии. Или, может быть, я видел их во сне?
А когда ребята столпились вокруг него и стали рассматривать карту, обсуждая проделанный им маршрут, пан Касперский признался:
— Я попросту заблудился. Заблудился на старости лет. Разве может человек сознательно искать общества самых крикливых созданий на свете? Одно из двух — или он заблудился, или же не в своем уме. Я, разумеется, склоняюсь к первому варианту. Удивительная вещь: я вижу, что все вы тут живы и здоровы — физически, разумеется, так как судить о вашем нравственном здоровье я пока не решаюсь. Итак, сегодня мы будем все вместе печь картошку. А через несколько дней у нас, в нашей любимой школе, состоится акт одностороннего распекания: я буду поворачивать вертел, на котором каждый из вас постепенно превратится в кроткого ягненочка. Таким образом будет нарушен естественный порядок вещей, ибо обычно ягнята превращаются в баранов, а не наоборот. Благодарю за любезный прием.
А вечером, когда огненный столб взметнулся к верхушкам самых высоких сосен, пан Касперский выступил в качестве запевалы:
— Йе-йе-йе, хали-гали! — затянул он.
Распевали хором до полуночи.
В прежние годы — в пионерском лагере, куда Людка ездила, пока училась в младших классах, и в молодежном, после восьмого класса, — она участвовала почти во всех мероприятиях. В этом году Людка и сама чувствовала, что немного отошло от жизни лагеря. Но, конечно, не совсем. Ей нравилось делать что-нибудь новое, такое, чего она не умела, в этом был элемент риска. Раньше она всегда непременно записывалась в самодеятельный ансамбль, который давал концерты у костра, а в этом году, хоть и записалась, но часто пропускала репетиции. И нагрузка у нее была не такая уж ответственная — заместитель палатного старосты. Зато тут она действовала вполне толково, а если иной раз и ошибалась или не сразу могла принять решение, то этого никто не замечал. Марек тоже был заместителем — вторым заместителем начальника лагеря, военрука. Ну, он-то бестрепетно брал на себя любую ответственность и если был в чем-то не уверен, не боялся выказывать это перед другими. А Людка боялась. Но все равно работы у Людки хватало, причем самой разной. Лагерная докторша, узнав, что Людка интересуется биологией и вообще подкована по этому предмету, поручила ей проводить беседы о гигиене с младшими девочками. Кроме того, Людке приходилось ежедневно разбирать до десятка конфликтов типа «а я ей сказала, а она мне сказала…», то есть таких, которые не входили в компетенцию коменданта или совета старейшин.
Окрестные деревни и городок были расположены довольно далеко от лагеря, и это мешало осуществлению многих весьма похвальных намерений. Однажды они пошли в совхоз помогать при сборе яблок, но директор, молодой агроном, отделался от них в два счета.
— Любезные братья, — сказал он. — Я жертвую вам десять ящиков яблок, а вы взамен даете обязательство избавить нас от вашей помощи. Подпишитесь кто-нибудь вот тут. Еще возьмите себе два бидона простокваши. И не трудитесь сами тащить эти яблоки и простоквашу, наш шофер захватит, когда повезет вам овощи.
Итак, тут дело не выгорело — разумеется, из-за мальчишек. Они ведь считают, что яблоками можно только брюхо набивать да играть в Вильгельма Телля.
Потом трудолюбивые варшавяне хотели помочь милиции городка регулировать уличное движение. Но начальник милиции объяснил им, что в будни даже единственному сержанту, который загорает на главной площади, не хватает работы, а в базарные дни приезжает столько телег, что им лучше держаться подальше.
Потом они придумали водить туристов к развалинам древней башни и читать им вслух путеводитель. Карвинской, которая выучила одну страницу чуть не наизусть, посчастливилось изловить где-то целых семь штук слушателей, но тут явился конкурент, который затмил ее совершенно: из башни вышел призрак, вурдалак в красных одеждах и в маске, при ближайшем рассмотрении оказавшийся Яцеком Рахвальским. Сначала было много смеху, призрак позировал фотолюбителям, а потом пришла какая-то тетка и вежливо, но решительно отстранила их. После этого Рахвальский разгуливал в качестве вурдалака только по лагерю да один раз выступал на костре.