30 вопросов, чтобы влюбиться
Шрифт:
Любовная записка валяется в его рюкзаке вместе с остальным мусором, как будто сама таким же мусором и является. Непонятно ведь, ответил он на ее чувства или нет. Блин. Вот интрига. И как же мне это узнать?
Я сокрушительно плюхаюсь на скамейку. Провожу ладонью по лицу, выдыхаю.
Можно мне квест попроще?
Сижу так в размышлениях о несправедливости своего положения, забыв, зачем пришла. Потом замечаю время на экране блокировки и вскакиваю.
До конца урока осталась пара минут, а я до сих пор ничего не раздобыла. В спешке запихиваю весь мусор, тетрадки и учебники обратно в рюкзак,
Ага, вот оно – сорок три.
Китайское барахло. Додумались же разместить размер так глубоко.
– Что за… кринж 4 ? – слышу от двери.
Блииин!
Оборачиваюсь и подпрыгиваю на месте. Бархатов передо мной во плоти. Морщит лицо в отвращении и протягивает долгое «эээ». А я немею. Буквально голос пропадает, и все тело цепенеет.
Капец я везучая!
Так и хочется взорваться, но у меня только пульс подскакивает. Сердце бешено бьется о ребра, аж грудная клетка трещит.
4
Кринж – англ. Cringe – неловкость, нечто странное, порой до жути.
Какой стыыыыд…
– Зачем ты нюхаешь мои кроссовки? – выдает Бархатов, отойдя от шока. Лицо становится ровным, но морщинка на переносице не разглаживается до конца.
– Я их не нюхала! – отскакиваю к окну. – Я все сейчас объясню…
А у самой в голове перекати-поле. Причем такое безмятежное, будто ситуация вовсе не аховая. Мозг в самый нужный момент отключился. Только сердце работает, как заведенное, почти жужжит от невыносимого ритма. Ладони уже мокрые. И по позвоночнику стекает неприятный холодок. Кажется, я такой стыд не испытывала, даже когда Анжелика застукала меня с силиконом.
Бархатов склоняет голову набок. На его висках и шее блестит пот. Белая майка оголяет упругие плечи и мускулистые руки полностью. Они жилистые, схватят – не отпустят, по ощущению.
– Что ты вообще делаешь в мужской раздевалке? И ты не из нашего класса.
Он движется на меня, а я упираюсь в подоконник и дрожу, прижимая его кроссовок к груди. Ожидаю его приближения, как неизбежной кары. Но глаза закрыть не могу, даже не моргаю, таращусь на него всем своим страхом.
– Ты вроде с моей сестрой в драмкружок ходишь, не? – Бархатов сужает взгляд и останавливается в целом шаге от меня. Руки к моей шее вроде не тянет.
Я медленно киваю и сухо сглатываю. Он меня знает?
В эту секунду в раздевалку заваливается целая толпа парней. Мокрые от пота, разгоряченные, они обсуждают прошедшую игру, но видят мое испуганное лицо и застывают. Все как один замолкают и застревают в проеме.
Бархатов оборачивается. Я хлопаю ресницами.
– Па-а-ардон, – первым не выдерживает Дегтярев и плохо скрывает смех, впечатывая подбородок в шею.
– Вот куда ты убежал, окаца, – вскрикивает кто-то из толпы. – С девушкой уединиться.
Уши у
Он не отвечает на смешки, переводит суровый взгляд на меня и, схватив за локоть, выводит из раздевалки. Парни перед нами расступаются, как воды Красного моря перед Моисеем. Сразу несколько одобрительно свистят вслед, а потом разражаются гоготом, когда мы заворачиваем на пожарную лестницу.
Здесь никого нет, зато холодно. Свежий ветер – самое то сейчас. Я чуть не задохнулась. От стыда, от смущения, от страха и от духоты. На Бархатова боюсь поднимать взгляд, потому что до сих пор не придумала разумного объяснения своему поступку.
Господи, нюхать чужие кроссовки – как это вообще объяснить? Реально, кринж.
Он скрещивает руки на груди. Так выглядит мощнее, как будто специально хочет продемонстрировать свою потенциальную опасность. Я совсем маленькая рядом с ним, даже на танкетке. Чтобы посмотреть в его глаза, задираю голову.
– Ты их украсть хотела? – Бархатов кивает на кроссовок, в который я вцепилась мертвой хваткой. – А нюхала зачем? БУ-шность проверяла, насколько свежие?
– Что?! – это меня уже возмущает. Голоса минуту назад еще не было, а теперь он вырос до сопрано. – Да за кого ты меня принимаешь?
– А за кого тебя принимать?
Я теряюсь, моргаю и опускаю взгляд.
– Ну, точно не за воровку, – бормочу уже спокойно и тихо.
Меня сильно оскорбляет такое предположение. Да, я бедная, но не настолько, чтобы обкрадывать других.
Хотя, пожалуй, ему пришло на ум самое правдоподобное объяснение ситуации. Действительно, что тут еще подумать?
Я ежусь от холода. Ветер пробивается порывами под юбку и за шею. В капронках уже прохладно. А Бархатову после физкультуры, кажется, жарко. Лицо еще красное. Я впервые вижу его без бейсболки. Под ней волнистые волосы темно-русого цвета. Спереди они длиннее, а сзади и по бокам – короткий ежик. Справа выбрита нота. Однако, модник.
– Тогда что это было? – внимательный взгляд не отпускает.
Щупальца стыда сжимают мне шею и грудь. Голос опять ломается. Я пытаюсь вздохнуть глубоко, чтобы выиграть время, и то не получается.
– Просто… я…
Ну же, соображай. Креативь. Напрягись. Спасайся.
– Просто… мне… понравились твои кроссовки, и я захотела подарить такие же своему парню. Хотела узнать бренд. Вот и все.
Бархатов успевает трижды моргнуть, прежде чем усмехнуться. Он выдергивает из моих рук кроссовок и показывает вид спереди. На язычке четко нарисована пантера в прыжке – логотип «Пумы».
– По-моему, для этого не обязательно их нюхать.
– Да не нюхала я их! – не выдерживаю и вскрикиваю.
Лицо опять заливается жаром. Уши щас отвалятся. Я их прижимаю к голове, будто это поможет. Они только горячее становятся. Благо ветер их тут же остужает.
Бархатов всматривается в меня несколько секунд. Сердитость постепенно сменяется улыбчивостью.
– Или ты фанатка моя? В ТикТоке на меня подписана? – ухмылка растекается по квадратному подбородку.
– Что?!
– Да ладно, не стесняйся. Я довольно известный диджей в узких кругах, – он рисуется, закидывая волосы набок свободной рукой.