30 вопросов, чтобы влюбиться
Шрифт:
Даже сквозь смущение мне смешно. Едва сдерживаю порыв расхохотаться. Бархатов, кажется, этого не замечает.
– Если ты хотела украсть кроссовок, чтобы поставить на фанатский алтарь в своей комнате, то простительно. Это все объясняет. Так и быть. Держи.
Он сует мне кроссовок обратно в руки. А я уже не беру. Просто столбенею от такой наглости. И тщеславия. И даже не знаю, что делать. Как-то очень не хочется записываться в его фанатки, но и правду выдать не могу. Анжелика меня убьет, если выдам ее. Все же эта версия лучше, чем
В итоге сдаюсь.
– Ладно, думай что хочешь, – и принимаю кроссовок.
Бархатов усмехается и обнимает меня за плечи по-товарищески.
– Малышка, я все понимаю, я твой кумир, мечта твоих мечт, но не надо до такого безумия опускаться. Повзрослеешь, поймешь, что фанатская любовь – это глупость. Ты симпатичная, встретишь нормального парня, будешь счастлива. Сильно не страдай.
Он трет мне плечо утешающе, и мы входим обратно в школу. Шум коридора накрывает меня волной. Я как будто ото сна пробуждаюсь. От кошмара. Отпрыгиваю от Бархатова и убегаю прочь. Только прибегая в класс, понимаю, что до сих пор держу его кроссовок. Слава богу, в классе никого уже нет.
Какой кринж.
Глава 7.
Успокоение ко мне приходит спустя полчаса возни с платьем. То есть будущим платьем. В мастерской драмкружка есть удобное зеркало. Я верчусь перед ним, пытаясь придумать интересный и простой фасон. Но мне все не нравится, потому что мысли постоянно возвращаются к сегодняшнему позору.
Господи, кажется, это мой удел – вечно плошать и выставлять себя идиоткой.
Одно утешает, что Бархатов не Валентин. Он, в принципе, в этом году окончит школу, и мы с ним никогда больше не увидимся.
Ну, да. Тут еще весь год впереди, считай, но это лучше, чем жизнь. Пусть мнит себя суперзвездой и тешит самолюбие. Мне не жалко.
Ты симпатичная, встретишь нормального парня, будешь счастлива.
Хм, какой мудрец.
Сильно не страдай.
Тоже мне.
Ты симпатичная.
Хм.
Ты симпатичная.
Он реально так считает? То есть я совершенно незнакомому парню, да еще с таким самомнением, кажусь симпатичной?
Воодушевление во мне просыпается на секунду. Но тут же трескается.
А, нет. Это, наверное, было просто утешением.
Я срываю с себя тюль, перемотанный по много раз не так. Хочу беситься, но просто валюсь в кресло-мешок рядом.
Двери мастерской открываются. За ними Ксюня. Она улыбается радостно, совсем по-другому, не как обычно.
– Я так и думала, что ты здесь, – говорит девчонка, плотно закрывая за собой дверь.
– А ты зачем пришла?
– Мы же черепа еще недоделали.
Она спокойно пожимает плечами и проходит за стол. Он весь завален заготовками – клей давно высох. Ксюня аккуратно, едва касаясь, проверяет одну штучку и
– Точно, – я соглашаюсь и откидываю скомканный тюль на пол.
– А ты чем здесь занимаешься? Костюм новый готовишь?
Она смотрит на мой рюкзак у зеркала и развороченный пакет со шторами. Мне так странно слышать ее голос. Вроде тот же, но какой-то больно мягкий. Снисходительный, что ли. Я смотрю на нее с недоверием, пытаясь сканировать мысли.
– Нет, хочу сделать себе платье для бала, чтобы не идти в старом.
– А почему не купишь… новое? – Ксюня осекается на последнем слове, будто догадывается, что задает неудобный вопрос.
– Денег нет, – стыдиться мне уже нечего. И наверное, бедность видна на глаз. Рюкзак я ношу с седьмого класса, например. Перед Ксюней можно не выпендриваться.
– Это крутая идея, – она одобрительно кивает и садится, положив локти на стол. Подпирает руками обе щеки, отчего они становятся наливными, как спелые яблоки. Аж блестят. Мне не нравится ее настрой.
Мы молчим недолго. Мне нечего сказать. Я чувствую парящую неловкость, которую никак не могу себе объяснить и преодолеть.
– Тебе нравится мой брат? – выстреливает Ксюня и улыбается так счастливо, будто ей только что в любви признались.
И сразу попадает мне в печень.
Или что там больнее всего? От чего не сразу умираешь, а мучаешься?
Ксюня потрошит меня взглядом, препарирует с детской жестокостью.
Да, разумеется, Бархатов узнал, что я из драмкружка, и сразу рассказал все сестре.
– Нет! Совсем не нравится. Я просто хотела узнать бренд кроссовок, – мне так хочется ее в этом убедить, что, кажется, я переигрываю.
– Ага, чтобы подарить парню, которого у тебя нет, – Ксюня хихикает и снисходительно махает на меня ладошкой. – Перестань. Все же очевидно.
Я закрываю глаза и роняю голову на грудь.
Да уж. Влипла так влипла.
– Знаешь, я почему-то думала, что тебе Валентин нравится.
Это меня, действительно, пугает.
– Что?! – были бы силы, я бы вылетела снарядом в потолок, но энергии хватает только воздуха набрать в легкие и застыть. – Какой Валентин? Ты о чем? Разумеется, твой брат. Ты же сама сказала, все очевидно.
Я бегаю испуганным взглядом по комнате. Хорошо, что здесь не такое яркое освещение. И плохо, что толком нет вентиляции, лишь маленькая форточка. Хочется прильнуть к ней, высунув язык, и дышать-дышать-дышать.
Ксюня никак не уберет дурацкую улыбочку с лица и смотрит так…
Аргкх! Чертова Анжелика! Чтобы Слава от нее всю жизнь шарахался!
– Знаешь, ко мне уже подкатывали девчонки, которые хотели со мной подружиться из-за Славы, – Ксюня, наконец, опускает глаза и вешает рюкзак на спинку деревянного стула, на котором сидит. – Но они такие… типа Коростылевой. Не пара моему брату. А ты, кажется, искренняя. Тебе я готова помочь.