300 дней и вся оставшаяся жизнь
Шрифт:
— Куда же я пойду, я же тебя люблю.
Его интересовали совершенно идиотские вещи: например, не противно ли ей целоваться с таким Квазимодой, не сделал ли он ей больно? Сделал-сделал, еще как! Он клятвенно обещает впредь вести себя приличнее. Вот уж вздор какой, это она обещает вести себя понеприличнее, если он даст ей возможность хоть как-то себя вести.
Почти до утра они болтали, несколько раз прерываясь для более серьезных занятий, и болтали снова. Инночка так и не сказала Генке про грядущие кадровые перестановки в родной конторе, просто не до того было. Его нынешнюю работу тоже не обсудили. Хотя и не сразу, она поняла, что только в полной темноте он чувствует себя прежним. Прежним самоуверенным мальчишкой, который год назад заявил своей начальнице: «Я тебя люблю, и ты все равно будешь со мной. Навсегда».
Спать он ее пристроил по собственному разумению: просто затащил на себя. Места,
— Зачем? — искренне удивился он. — Никого же нет, мы вдвоем. Вот будет с нами жить Сашка, тогда и будешь одеваться.
Она не стала спорить. Впервые в ее жизни все было правильно, все было так, как надо.
Глава 38
Генка проснулся оттого, что кончилась темнота — серое декабрьское утро просачивалось в окно. И хотя привычки понежиться в постели у него с детства не было, сегодня он не просто нежился. Сегодня был первый день его счастья. Как первый день царствования Людовика какого-нибудь. Вот не было счастья, а вот оно наступило. Почему бы не отметить первый день счастья тожественным и церемониальным валянием в постели? Просто необходимо отметить.
Она, видимо, вставала ночью — по крайней мере, на диване валялось одеяло, которого с вечера не было. Вставала, но так и не оделась, учла его пожелание. Он вспомнил, как она напала на него вчера возле входной двери. Быстро, между прочим, напала, отличная у нее реакция. А сколько эмоций! У нее, кажется, даже волосы распушились, как загривок у разгневанной кошки. Теперь придется учитывать, что она обладает бешеным нравом, скверным характером и вообще склонна к рукоприкладству. Генка тихо рассмеялся от удовольствия.
— И что это нас развеселило с утра пораньше? — поинтересовалась Инночка сонным голосом и села в постели.
Генка повернулся, потянулся к ней, но тут она заметила, что совсем рассвело.
— Воронцов, ты совсем обалдел? Тебе к какому часу на работу? Черт, проспала! Первый раз в жизни проспала, из-за тебя, между прочим!
Она опрометью бросилась в ванную, а он, лениво поковырявшись в куче одежды, извлек и натянул трусы. Он хорошо выглядел в трусах. В состоянии покоя — как бегун на длинные дистанции. Поджарый, сухой, жилистый. Шрам… Ну и что, подумаешь, шрам… Не болит, и ладно. Так, в одних трусах, и отправился на кухню, ставить чайник. Все равно в магазине, начиная с третьего дня его работы, никто не смотрит, во сколько он пришел. Татьяна Ивановна точно знает, что к моменту прихода товара макулатура будет порезана и связана в аккуратные, неподъемные брикеты, овощи на весь день будут расфасованы, брак — разложен по пакетам, взвешен и расписан маркером. А без кружки чего-нибудь горячего, хоть чая, хоть кофе, он все равно не работник.
Впрочем, выяснилось, что опаздывает только Инночка, минут на пятнадцать — точно.
От заваривания чая Генку оторвал звонок в дверь. Он, в принципе, предполагал, кто бы это мог быть. Скорее всего, маман узнала, что он вернулся в город. Доложил кто-то из соседей, и теперь начнется старая песня: я, мол, на отцовскую квартиру тоже права имею, давай, продавай, а сам будешь с нами жить. С ними, с маман и ее сожителем, мог жить только слепоглухонемой кататоник, и то недолго. Сколько там человек без еды протянет? Да и квартира принадлежала Генке на абсолютно законных основаниях, покойный папа вовремя озадачился, зная нрав своей бывшей супруги. Маман юридические обстоятельства никоим образом не смущали, и примерно раз в месяц, по крайней мере, до армии, она наносила Генке визиты. Он подозревал, что периодичность этих визитов напрямую зависит от даты выдачи пенсии. Грубо говоря, кончились деньги на водку — самое время проявить родительские чувства. Генка скорчил недовольное лицо, покривлялся еще пару секунд перед зеркалом и, добившись нужного эффекта, пошел открывать дверь.
На пороге вместо Раисы Петровны стоял гламурный до невозможности Голубев. Сегодня они с Инночкой и Фридой договорились ехать выбирать Катьке и Диме подарок на свадьбу. Вчерашний вечер полностью выбил Лучинину из колеи, она напрочь забыла, что Витка и Фрида будут ждать ее в Генкином дворе в девять утра. И Фрида, возмущенная пятнадцатиминутным ожиданием подруги, направила за ней Виталия. Мужчины рассматривали друг друга так, как будто каждый из них вдруг оказался в зоопарке. По какую именно сторону решетки — тут их мнения диаметрально расходились.
— Что вам угодно? — спросил Генка, забыв поменять выражение лица, припасенное для матери.
— Вы, наверное, Геннадий Воронцов? — плохо изобразил любезность Виталий. — Мне бы госпожу Лучинину, мы договорились на сегодня…
У Генки
От неминуемой драки спасла Виталия вышедшая из ванной Инночка. Генка слушал ее сбивчивые объяснения и думал, что стал конченым психопатом со своей любовью. Это просто Фридкин жених, они, оказывается, кому-то там за подарками собрались. А Фрида тоже хороша, поленилась подняться. А он из-за нее чуть человека не убил… Ну, убить, наверное, не убил бы, но допросил бы с пристрастием… Она же сказала ему сегодня ночью, что любит его. Русским языком. Пустырничка попить надо, вот что. А то нервы ни к черту.
Тут он вспомнил, что выражение лица «здравствуй, мама» он так и не поменял. Что о нем человек подумает? Но подумать никто никому ничего не дал: Инночка начала их знакомить. Эта сцена вылилась в откровенно комическую, особенно если учесть, что Виталий о существовании Генки знал, и даже имел причины относиться к нему хоть как-то, а Генка стоял в одних трусах, балбес балбесом, думал, как незаметно повернуться так, чтобы не светить своим шрамом метровой длины, во весь бок и дальше, и какое он произвел первое впечатление на Инночкиного хорошего друга, открыв ему дверь в трусах и со зверской рожей. От этих мыслей он отвлекся, услышав что-то про работу заведующего отделом вместо Инночки. Но разобраться, что имеется в виду, ему не дали — она уже застегнула сапожки, накинула курточку, быстро поцеловала Генку, не забыв слегка прихватить зубами многострадальное ухо, и упорхнула со своим хорошим другом. Как только дверь захлопнулась за ними, Генка тут же стал думать, как бы выяснить поподробнее, что это за друг и в честь чего он такой хороший.
Пора было собираться на работу.
Татьяна Ивановны поджидала его. Несмотря на то, что декабрь только начался, надо бы уже украсить торговый зал, «ты такой высокий, сыночек, поможешь? А еще девчонки рассказывают, ты вчера две бутылки коньяка дорогого поймал, ну, когда эта дура, Наташка, выставляла — и уронила…»
Это и правда был цирковой номер. Совсем молоденькая Наташка доставала из коробок бутылки и ставила их на полку. В том, что произошло дальше, ничего удивительного для Генки не было. Еще позавчера он случайно услышал на подступах к курилке, что все незамужние девицы супермаркета и половина замужних в придачу, считают его «интересным мужчиной». Завидев Генку, Наташка отвлеклась, и две бутылки, которые она пыталась ставить одновременно, так же одновременно выскользнули из ее не очень сильных и ловких рук. А может, просто уже усталых. Генка был уже знаком с первым правилом супермаркета: что разбил — то купил. Сейчас на каменный пол летели две, а то и три Наташкины зарплаты. Может, для кого-то происходящее и выглядело чем-то быстрым. Генка успел увидеть, как округлились Наташкины глаза и вытянулось лицо. Новый год без копейки — перспектива не из радужных. Но подумать об этом он уже не успел. Зато, уже падая и точно зная, как перекатиться, чтобы не грохнуть этот проклятущий коньяк, он выхватил бутылки из воздуха в каких-то сантиметрах от пола. Встал, протянул Наташке добычу. Та смотрела на него целую минуту все теми же круглыми глазами, а потом развернулась и убежала. Генка поставил злополучные бутылки на место, а потом, поняв, что Наташка вернется не скоро, выставил на полку и остальные. Чего им посреди магазина в коробке-то стоять, еще заденут.
Сегодня это происшествие уже стало легендой, обросло поражающими воображение подробностями: и что он с другого конца магазина успел добежать, и сальто по дороге сделал…
Что теперь ему еще и спиртное придется на полки выставлять, догадаться было не сложно. По крайней мере, все, кроме копеечной червивки и пива. Другой вопрос — новогодние украшения. Генка не совсем понимал, чего от него хотят. Игрушки, что ли, к потолку присобачить во время обеденного перерыва? Тогда зачем такой политес? Задача, как выяснилось, оказалась практически неразрешимой: украшать торговый зал было нечем. То есть, совсем нечем. Ни шариков, ни мишуры, ни цветной бумаги. «Снежинок, Ген, попросила нарезать, так эти дурочки такого уродства понарезали, что только бумаги жалко». Генка уже знал, как решить проблему старшего товароведа, но на осуществление проекта нужно было время. Да и вспомнить кое-что не помешает. Так что если ему сегодня еще и со спиртным возиться, он тогда лучше дома что-нибудь сделает, а завтра представит готовый результат. Татьяна Ивановна облегченно вздохнула, улыбнулась, и уж совсем было собралась потрепать парня по щеке материнским жестом, но передумала. Ну его. Хороший он, конечно. Безотказный. Меньше, чем две недели прошло, как устроился, а уже без него — как без рук. И все-таки есть в нем что-то такое… Потреплешь по щеке — без пальцев останешься.