45° в тени
Шрифт:
Невиль выложил всё, что должен был сказать, в то время как лицо его собеседника всё больше мрачнело.
— Почему же обыскивают именно мою каюту?
— Не только вашу. Мы уже были у…
В ярости Гюре, толкнув дверь ногой, открыл её настежь, и Невиль увидел лежащую на диване мадам Гюре, которая вытирала слёзы. Они попали в разгар семейной сцены. Напротив, на другом диване, лежал ребёнок; глаза его были открыты, лицо выражало страдание.
— Простите нас, мадам…
— Я всё слышала…
На ней был только
— Его жена ничего не сказала? — спросил Донадьё.
— Она что-то крикнула, пытаясь его удержать, но он ничего не хотел слушать, и она не двинулась с места, а когда мы ушли, закрыла за нами дверь.
Что касается сцены на палубе, то она продолжалась всего несколько мгновений. Капитан подошёл к Гюре, потом к Лашо:
— Господа, прошу вас, разойдитесь по своим каютам. Завтра утром я буду всецело в вашем распоряжении и приму все необходимые меры в связи с этим неприятным инцидентом.
Некоторые из пассажиров, в особенности офицеры, ещё несколько минут задержались на палубе, обсуждая происшествие, но в конце концов все пошли спать.
На следующее утро, к счастью, всеобщее внимание было отвлечено дождём. Однако же все интересовались и последними новостями. Проходя мимо террасы, каждый оглядывал Лашо, а тот, погрузившись всей своей массой в плетёное кресло, выставлял себя напоказ, вызывая всеобщее любопытства.
Можно даже сказать, что он старался казаться как можно более толстым, противным и злобным. Хотя было уже десять часов утра, он сидел в рубашке без воротничка, расстёгнутой на груди, засунув босые ноги в домашние туфли.
Именно в таком-то виде он и явился к капитану по его приглашению в девять часов утра.
— Полагаю, — сказал тот, — вы желаете, чтобы мсье Гюре извинился перед вами. Я сейчас его вызову. Попробую его урезонить.
— Прежде всего я хочу получить обратно свой бумажник.
— Расследование будет продолжаться, и я не могу помешать вам по прибытии в Бордо подать в суд.
— Ничто мне не помешает также сообщить Компании, что на меня набросился с кулаками и оскорблял меня пассажир, который незаконно занимал каюту первого класса.
Больше от него ничего не удалось добиться. Лашо знал, что его боятся. И он прекрасно понимал, что на ответственных за размещение пассажиров лиц будет наложено взыскание за ту поблажку, которую они сделали Гюре.
Немного позднее, усаживаясь на террасе, он увидел, как молодой человек тоже направился к капитанскому мостику.
Помощник по пассажирской части присутствовал при обоих разговорах. Между Лашо, который только что побывал на командном мостике, и его противником был такой разительный контраст, что сам капитан чувствовал себя неловко.
Лашо был твёрдой
— Прежде всего, мсье Гюре, полагаю, что вы намереваетесь извиниться перед тем, кто был вашим противником этой ночью.
— Ни в коем случае!
Худой и бледный, натянутый, как скрипичная струна, он готов был снова перейти в наступление.
— Мой долг вмешаться и добиться от вас, чтобы вы положили конец невыносимой обстановке. Вы налетели на мсье Лашо…
— Я сказал, что он подлец, и все знают, что это правда. Вы сами это знаете!
— Прошу вас выбирать выражения!
— Он обвинил меня в воровстве!
— Простите. У него украли бумажник, и он потребовал, чтобы обыскали каюты пассажиров, сидевших поблизости от его стола в момент исчезновения этого бумажника.
Но бесполезно было даже пытаться урезонить Гюре, который упорствовал тем сильнее, что чувствовал себя одновременно и правым, и виноватым.
— Я не позволю, чтобы меня обвинял подлец!
— Но из уважения к пассажирам и для того, чтобы наше плавание могло продолжаться спокойно, я только прошу вас в нескольких словах выразить сожаление о своём поступке.
— Я ни о чём не сожалею.
Капитан не хотел прибегать к шантажу, но был вынужден намекнуть на одно обстоятельство.
— Я должен извиниться перед вами, мсье Гюре, что говорю на эту тему. Из-за болезни вашего ребёнка мой помощник счёл своим долгом…
— Я понял.
— Позвольте мне закончить…
— Не трудитесь. Вы хотите мне напомнить, не так ли, что я незаконно путешествую в первом классе, собственно говоря из милости?
— Дело тут не в милости. Но это мсье Лашо…
— Не беспокойтесь! Я сейчас же пересяду в каюту второго класса и…
Успокоить его было невозможно. Лицо его не покраснело, он был бледен и держался напряжённо. Голос звучал глухо.
— Вам не придётся менять каюту. Впрочем, свободной во втором классе и нет. Я попрошу вас только не есть в ресторане первого класса и поменьше там появляться.
— Это всё?
— Сожалею, что наша беседа заканчивается таким образом. Это вы упорно занимаете такую позицию, с которой невозможно согласиться. Ещё раз взываю к вашему здравому смыслу…
— Я не стану извиняться.
Ничего другого от него не добились. Он удалился, натянутый, как струна, и с тех пор никто его не видел.
— Вы думаете, он будет столоваться во втором классе? — спросил Донадьё у помощника капитана.
— Другого выхода у него нет.
На этом они расстались. Доктор чуть было не постучал в дверь каюты номер семь. Но что он мог сказать? И разве был он уверен, что там его хорошо примут?