46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью
Шрифт:
— Какой Вы видите Россию?
— Я ее не вижу, я здесь живу. Я могу поделиться впечатлениями о Франции, Великобритании, Италии, потому что я изредка там бываю. А Россия для меня не объект, а скорее, среда. А средой ты можешь наслаждаться или бороться с ней. По-моему, Россия — такая, какой воспринимаете ее вы, журналисты — абстрактное понятие. Для меня Россия — это квартира, где я живу, и лес, куда я езжу кататься на велосипеде.
— Но Вы ведь можете что-то сказать о том, что происходит в Вашей стране?
— Нет, не могу. Я почти два года не смотрю телевизор и не читаю газет. Телевидение ужасно, газеты такие же отвратительные, но в России они еще более отвратительны, чем на Западе, потому что от них исходит больше негативной энергии.
— Ничего себе, говорить сейчас такое, когда в России существует свобода прессы. Вам не кажется это снобизмом?
— Нет, это не снобизм. Ощущается острая необходимость следить за новостями, потому что существуют люди, зависимые от новостей, совсем как люди, зависимые от героина. СМИ умело создают ощущение, будто бы мы находимся на пороге чего-то нового. Новости постоянно притягивают наше внимание, каждый день, каждое мгновение. Но если спросить, какая новость была самой важной, то по истечении, приблизительно, месяца, можно обнаружить, что их было всего две или три. А потом, если спросить, какие на самом деле выдающиеся события произошли за год, самым важным окажется то, что ты постарел на целый год.
— Для Вас не имеет никакого значения, что Ельцин ушел в отставку, а Путин был избран президентом?
— Когда Ельцин ушел в отставку, я был в дзен-буддистском монастыре в Корее, где я три месяца счастливо прожил без новостей. Лишь приехав в Сеул, я узнал, что у нас новый президент, что он мне не знаком, но я не испытал при этом никакого расстройства.
— Что такое реклама?
— А что не реклама?
— Вам не кажется, что это очень доступное понятие?
— В рекламе используются механизмы, очень близкие к оккультизму и черной магии. Реклама делает тебя несчастным, а это чувство порождает фашизм. Я вспоминаю, как после экономического кризиса 1998 года, так называемый средний класс, новый спинной хребет общества, был уничтожен в течение нескольких дней. В действительности, этот класс стал порождением рекламы. А чем занимались некоторые российские политики, сторонники известной шоковой терапии, такие, как Гайдар или Явлинский, если не повторением рекламных лозунгов.
— Как мне кажется, вы за реформизм Горбачева?
— Горби — единственный российский политик, которым я восхищаюсь. Все то позитивное, что мы имеем сегодня, свободу слова, например, все это было привнесено Горбачевым. Ельцин был доном мафии.
— А Путин?
— Он мне напоминает персонажа Мусила (Musil), человека без образа: одна из особенностей его облика — не вызывать никаких эмоций.
— Как Вы относитесь к русским классикам — Толстому, Достоевскому, Чехову?
— Они умерли, а я жив.
Источник — http://pelevin.nov.ru/interview/o-evp/1.html.
«Povera Mosca bombardata dalla pubblicit`a»
Cos`i il giovane scrittore racconta come inRussiail comunismo `e stato sostituito dal consumismo.
INCONTRI Al Festival di Mantova parla l’ autore del «Mignolo di Buddha», etichettato come un Nabokov psichedelico e come un cyber Bulgakov Pelevin: «Povera Mosca bombardata dalla pubblicit`a».
Cos`i il giovane scrittore racconta come in Russia il comunismo `e stato sostituito dal consumismo MANTOVA — Nel trasformare in letteratura le traumatiche metamorfosi della Russia, le sue pazzesche accelerazioni, il suo comunismo sostituito dal consumismo, `e davvero bravo questo quasi quarantenne dall’ aspetto di fraticello alla moda, capigliatura da francescano e occhialini neri. Viktor Pelevin, un milione di libri venduti in patria e traduzioni ovunque, `e un personaggio sfuggente e autentico che, con risatelle continue, cerca di difendersi dalle banalit`a altrui. Gli hanno attribuito tutti gli ismi possibili, dal misticismo al postmodernismo. Lo hanno etichettato come Nabokov psichedelico e come cyber Bulgakov. Lui dice: «Ho deciso di scrivere rinunciando a una carriera d’ ingegnere spaziale per un solo motivo: non avevo voglia di alzarmi tutte le mattine per andare al lavoro». La situazione oggi a Mosca, citt`a in cui `e nato e vive? «Se puoi permetterti una Mercedes va tutto bene, altrimenti va tutto male». In Babylon, suo penultimo libro, compare la «generazione P», p come Pepsi Cola, una generazione bombardata dalla pubblicit`a, «dalle bombe la gente cerca riparo, dalla pubblicit`a no». Pelevin `e riluttante a parlare delle sue inclinazioni buddiste, «dal buddismo ho imparato una cosa: se ti fai delle domande puoi trovare delle risposte». Almeno una voltaall’ anno trascorre un periodo in un monastero «non perch'e siano posti straordinari ma perch'e l`i non arrivano i telefonini n'e quelle news che ti danno l’ illusione di essere sempre in attesa di qualcosa d’ importante. Proprio perch'e ero in un monastero ho saputo che Putin aveva sostituito Eltsin con tre mesi di ritardo». Il grande successo per Pelevin `e arrivato in Russiacon Il mignolo di Buddha, pubblicato ora in Italia da Mondadori. «Chi sono i miei lettori? Senz’ altro persone pi`u giovani di me: i frequentatori delmio sito web hanno tra i 15 e i 35 anni». Della droga dice: «`E necessario distinguere tra eroina e marijuana. Sull’ eroina non scherzo mai, in Russia`e una tragedia, e l’ Afghanistanha imparato a usarla come una vera arma». E sulla marijuana scherza? «Quella non `e una droga, una droga semmai `e la tv». Come vorrebbe fosse accolto questo Mignolo di Buddha, pieno di vodka e funghi magici, di riflessioni filosofiche e di amore per la letteratura? «Come un intrattenimento per persone che si annoiano con storie di sesso e di delitti». Viaggiatore insaziabile `e appena arrivato da Melbourne, ma due settimane fa ha attraversato l’ intera Cappadociain bicicletta. Dice: «La mia casa `e il posto dove mi trovo, in questo momento abito qui, in questa stanza di Mantova». La sua infanzia la liquida come «normale e cio`e una durissima infanzia sovietica». Tra gli autori italiani pi`u letti in Russiaelenca il solito Eco, e poi Primo Levi e Calvino, al quale affibbia il nome di Alberto. «Ai tempi dell’ Unione Sovietica gli autori stranieri erano pi`u popolari. Adesso Stephen King viene letto ma si d`a pi`u fiducia agli scrittori locali». Che ne pensa di essere stato paragonato a Gogol? «I critici sono fantastici: cercano sempre di affibbiarti un classico come progenitore. In una recensione sul Newyorker ho appena letto che sarei l’ erede di Joseph Heller, l’ autore di Comma 22. Ho subito telefonato al mio agente: «Allora, questo nuovo pap`a `e ricco? E quanto mi ha lasciato?»». Viktor Pelevin ridacchia, chiuso nel suo giubbetto di jeans, nei suoi occhialini nerissimi, nel suo formidabile talento di scrittore. Donata Righetti Il libro: «Il mignolo di Buddha» di Viktor Pelevin, Mondadori, pagine 371, lire 29.000 IL PROGRAMMA DI OGGI Andrea De Carlo, autore di 11 romanzi, alle 10.30, nel Cortile della Cavallerizza di Palazzo Ducale. Michael Chabon, vincitore quest’ anno del Premio Pulitzer con Le fantastiche avventure di Kavalier e Clay, nel Chiostro del Museo Diocesano, alle 18.45 Tzvetan Todorov, alle 19.15, nel Cortile della Cavallerizza di Palazzo Ducale.
Источник — http://archiviostorico.corriere.it/2001/settembre/08/Pelevin_Povera_Mosca_bombardata_dalla_co_0_0109086012.shtml.
Встреча с читателями
Источник: https://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=se5u8eiMd9w
– Ну, вот, есть такая… немножко издалека начну… есть такая буддийская метафора, очень красивая, о том что такое… Считается что есть шесть миров, в которых могут рождаться живые существа. Это могут быть боги, воинственные демоны, люди, животные, голодные духи и еще обитатели ада. Так вот в чем разница между ними? Если, допустим, мы видим реку, то для бога эта река будет потоком нектара, для воинственного демона это будет оружие, для животного - среда обитания, для голодного духа это будет поток гноя и крови, а для обитателей ада - расплавленная лава. То есть, с одной стороны - это одно и то же, с другой стороны - это совершенно разные миры, в одних из которых испытывают наслаждение, а в других – страдают. И вот когда я оказываюсь в местах, где когда-то я жил, когда я был совсем маленьким, мне кажется, что в жизни с нами происходит какое-то похожее перерождение. То есть места, которые сначала очень напоминали рай, где происходили совершенно удивительные чудесные вещи каждую секунду, постепенно-постепенно превращаются вот в этот мир, который мы все хорошо знаем.
Проделывать эту операцию над собой и миром, заколдовывать его, превращать его вот в это место, где мы прямо попадаем и где мы умираем, нас учат другие люди… В общем, мы сами этому учимся и мы постепенно начинаем делать эту колдовскую операцию и уже не знаем как вернуться туда, откуда мы пришли.
В одной русской современной песне есть такая красивая строчка:
Обошелся с собою как-будто хреновый колдун Превратился в говно, а как обратно – не знаю [1]1
Из песни Алексея Хрынова («Полковник и Однополчане») «Душегуб». Пелевин цитирует эти строки с ошибкой («говно» вместо «дерьмо»).
Мне кажется, что каждый из нас, когда мы доживем до какого-то возраста, оказывается вот таким колдуном, и очень всегда интересно бывает потому, что это ведь универсальная метафора потерянного рая, это попытка возвращения к теме детства, может быть попытка не столько расколдовать себя, сколько попытка хотя бы понять как же это случилось.
Вот, наверное, этим и объясняется мой интерес к детству.
Виктор Пелевин: когда я живу, я двигаюсь на ощупь
Мицуёси Нумано: Я знаю, что вы недавно читали Мураками Харуки. Какое впечатление произвело на вас его творчество?
Виктор Пелевин: Тот странный эффект, который романы Мураками производят на западного, да и на русского читателя, видимо, обусловлен тем, что мы читаем его в переводе. Дело в том, что в японском кардинально другой тип письменности, иероглифический, и поэтому при переводе исчезает гипертекстовость иероглифического письма, все многочисленные аллюзии и ссылки. Когда человек читает роман на своем родном языке, его ум снимает фильм по этому роману, экранизирует его. А когда читаешь Мураками, то возникает впечатление, что перед тобой возникает такая маленькая сцена, и на ней начинают действовать куклы. Если роман, написанный каким-нибудь западным писателем, похож на фильм, который снимает сознание, то тексты Мураками экранизируются внутри сознания как некое подобие мультфильмов — аниме или манга — поэтому они так привлекательны для западного читателя. Читая, человек хочет не узнать реальность, он хочет как можно дальше от нее уйти, потому что реальность имеет такую природу, что узнавать ее лишний раз совершенно не хочется. Я бы не сказал, что мне очень понравилась «Охота на овец». Из всего, что я читал у Мураками, мне больше всего понравились два рассказа, которые я читал по-английски в «Нью-Йоркере». Один назывался «UFO in Kushiro», а во втором — я не помню его названия — речь шла о котах, которые съели свою хозяйку, это очень страшный, точный и какой-то удивительно красивый рассказ. Мне нравится Мураками, но я допускаю, что вся прелесть его текстов — это эффект, который возникает в переводе. Это такая литературная мультипликация.