5/4 накануне тишины
Шрифт:
— измученная — болью — и — обезболиваньем.
И кто он тогда? Цахилганов? Вдовец? Он — и — вдовец?!.. Он — свободный, то есть — никому не нужный,
— нынче — свободный — значит — не — нужный —
человек.
А всё нужное теперь не бывает свободным,
потому как оно оказывается занятым
наперегонки…
Ах, Люба, Люба, как же она подвела его!
Любовь — самоубийца…
— Твоя
А ведь никого он не любил — так.
Но тот, который был одновременно им самим, не соглашался с этим. И Цахилганов едва узнал себя в нём. Семилетний мальчик, в синих сандалиях с дырками и в матросском костюмчике, стоял перед ним
и смотрел мимо него…
Всё, всё теперь понятно. Прежде, чем телу рассыпаться в прах, личность дробится. Она раскалывается и разлетается на отдельные разновозрастные собственные облики, которые кружат вокруг, вот оно что…
Рой обломков прошлого. Бесполезная щепа на месте кораблекрушения.
Всё дробится, прежде чем исчезнуть…
Что ты хочешь сказать, мальчик, напоследок? Ведь зачем-то тебя вынесло сейчас на поверхность
из тёмных глубин памяти?..
Но сосредоточенный маленький Цахилганов не обращал на взрослого себя никакого вниманья. Он стоял себе возле водонапорной башни, бездельничая. А вокруг военной грузовой машины, груженной домашним скарбом, бегали два солдата. Они заливали воду в радиатор.
В кабине же сидела молодая толстая женщина с грудным ребёнком на руках и широко позёвывала над ним, склонившись низко. А среди домашнего скарба, в кузове, словно в гнезде, пережидали остановку печальный офицер и обыкновенная девочка.
Она, усталая и покорная,
была туго повязана белым платком.
Светлая редкая чёлка падала на прозрачные глаза.
Отвернувшись от военного, девочка сжимала у горла вязанную рябую кофту, как будто у неё была ангина,
и смотрела не на водокачку,
не на солдата, бегущего с ведром по жаре и что-то кричащего водителю, и не на водонапорную башню, и не на сторожа водокачки с перебитым сизым носом, стоящего в длинном брезентовом плаще,
а на него,
не взрослого,
остановившегося на обочине случайно,
в синих сандалиях с дырками, но в матросском ладном костюмчике…
Маленький Цахилганов никогда ещё не встречал такой одинокой девочки, и понимал уже, что другой, хоть чуть-чуть похожей на неё, не существует на свете. Это открытие ошарашило его, а потом перепугало. И у него зачесались щиколотки, как от крапивы. Когда она перестанет смотреть на него, сжимая кофту на горле, он, скорее всего, умрёт. А если умереть не удастся, будет искать её всю жизнь,
— для — того — чтобы — она — так — смотрела — на — него — вечно.
Он сильно старался не сморгнуть,
когда чесал ногу ногой,
чтобы не пропустить попусту этого мгновенья,
готового сорваться и улететь навсегда
в неведомое, в чужое –
в —
Но солдаты, перемахнув за борт кузова, уже уселись среди скарба, перевязанного толстыми верёвками. Мотор загудел. Машина осторожно двинулась с места. Качнулись,
словно поклонились водокачке, мальчику, сторожу в брезентовом длинном плаще, и серой дороге,
шкафы, панцирные сетки кроватей, тюки и ящики. И девочку в белом платке тоже качнуло к самому краю кузова. Он кивнул ей с готовностью, чтобы она — не переживала, потому что он найдёт её, когда вырастет. И, чтобы она получше поняла и запомнила это,
побежал за машиной следом.
Девочка успела тоскливо улыбнуться ему сверху,
— она — всё — же — напугалась — что — он — забудет — её — и — не — узнает — когда-нибудь — выросшую — не — припомнит — не — разглядит — не — заметит —
закрываясь от ветра плечом. Но платок сорвало с её макушки. И воздушный порыв взметнул её волосы.
Тогда лицо девочки
оказалось вписанным в светлый нимб,
широко и страшно трепещущий на ветру.
Помнится, хорошо помнится: она робко взмахнула рукой, в ответ ему, и приоткрыла рот, переживая. Военный в ту минуту, поймавший платок, оглянулся на девочку — и перестал быть печальным. Потом он встревожено уставился с машины на него, бегущего изо всех сил, вспотевшего и отстающего всё больше. Но мальчик всё равно бежал —
до тех пор, пока не упал и не расшиб коленку до крови.
Улетающая в горизонт, машина уменьшалась на прямом, как стрела, пустынном шоссе,
раскачивая зелёным бортом:
«Пьяный за рулём — преступник!»
Она ещё не пропала в степной дали, а у него, сидящего на дороге, в пыли, была теперь своя, отдельная, девочка, которую не видел никто из здешних!
Перед сном он чувствовал всякий раз, как сильно она думает о нём тоже, и морщился счастливо. И ему надо было сделать ради неё что-то особенное — непременно. Тогда он нащупывал под подушкой жёсткую гнутую отмычку, сделанную из велосипедной спицы, которую можно было просовывать в щель, нажимать рычаг в автомате для газированной воды и пить её, дымящуюся, с сиропом, бесплатно. «Ладно, — щедро обещал он девочке. — Выброшу спицу утром!»
И далёкая девочка улыбалась ему, засыпающему,
и кивала благодарно и радостно —
пока не начинал во сне дуть сильный, холодный ветер. Взметнувшись, он раскидывал её волосы страшным шевелящимся нимбом.
Цахилганов усмехнулся. И это всё, мальчик?
Это — всё, что тебе захотелось проиграть на прощанье себе, взрослому, на маленькой, детской своей, игрушечной пианоле —
с — деревянными — клавишами — нещадно — расцарапанными — мстительным — красным — котом — упругим — как — пружина — быстрым — как — молния — свирепым — как — не — знаю — что — котом —