50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки
Шрифт:
Каждая из них совершенно не похожа на другую. 39-я ми-бемоль мажор — более традиционная, 41-я до мажор — величественная и очень сложно устроенная (для знатоков). И совершенно оригинальная лирическая 40-я, соль-минорная, собравшая симпатии самых широких масс, в том числе тех людей, для кого слово «симфония» звучит синонимом архаичной зауми и скуки.
Это самая темная, драматическая симфония Моцарта. Только один раз, еще в юности, он написал что-то похожее по накалу бурных эмоций — это была его 25-я, тоже соль-минорная симфония. По сравнению с сороковой она выглядит как проба
Мир, который показывает Моцарт в Сороковой симфонии, полон противоречий, конфликтов и угроз. Безудержный полет человеческих стремлений неизбежно сталкивается то с жесткой объективностью невозможного, то с властью фатального. Эту мысль Моцарт проводит через все четыре части симфонии и утверждает в финале, но главное он говорит сразу, в первой части.
Мы не знаем, как реагировали на эту симфонию современники композитора, точных сведений о ее исполнении при жизни композитора не сохранилось. Но наверняка для уха его современников она звучала довольно непривычно с самых первых нот — Моцарт часто удивлял венцев новым и выходящим за рамки традиционного.
Первая часть начинается совсем не так, как это было принято в XVIII веке — каким-нибудь громким аккордом или ярким мелодическим жестом (во времена Моцарта симфонию обычно исполняли в начале концерта, «под шумок», пока публика съезжалась и занимала свои места, или в конце, когда все постепенно разъезжались). В соль-минорной симфонии Моцарт нашел другой способ захватить наше внимание: ее первые такты звучат неожиданно тихо и тревожно.
Мелодия начинается сразу же, взахлеб и напоминает речь человека, от волнения забывшего все правила риторики, и рассказывающего свою беду без всяких предисловий и вступлений, прямо с самого болезненного и горького. Это лирическая эмоция в чистом виде, на которую невозможно не откликнуться сердцем. Ничего подобного не было ни в одной симфонии того времени.
Знаменитая первая тема очень мелодична и моментально ложится на слух, ей можно даже подпеть — все мотивы в ней просты, а мысль ясна с первых звуков. Но эмоция ее далеко не элементарна: это непрерывно движущаяся стихия меняющихся оттенков, взлетов, падений, света и тени, силы и слабости, та глубокая внутренняя жизнь нашего «я», которая скрыта от посторонних глаз.
Главный мотор этой темы и всей первой части, ее нерв — это ритм, маленький элементарный мотивчик, который, бесконечно повторяясь, заряжает своей энергией весь этот музыкальный поток. В нем есть небольшие островки относительного покоя и размеренности, когда биение ритмического пульса уходит на второй план, но потом он возвращается вновь.
Самое удивительное то, как внутри этого хаоса сердечных бурь — потока жалоб, взлетов и спадов, страсти, надежды, отчаяния и безнадежных порывов Моцарт создает стройные пропорции красоты. Каким-то образом он выстаивает целое так, что даже формальная структура (классическая сонатная форма из трех разделов) работает на идею. Каждый раз, когда все та же тема повторяется в начале нового раздела, это звучит как горькое возвращение на
Идея этой симфонии понятна из первой части, но интересно дойти до ее противоположного берега — финала и посмотреть, как Моцарт раскрывает ту же мысль в других ракурсах. Эта симфония абсолютно цельная по мысли как никакая другая симфония XVIII века.
Медленная и абсолютно безмятежная вторая часть — это другой полюс жизни, но и сквозь эту прекрасную картинку на миг проступает какая-то драма — «виденье гробовое». Менуэт (третья часть) мало похож на танец, он оборачивается тяжелой смесью жесткой силы и боли. Финал — четвертая часть — это мысль первой части, высказанная другими словами, более жестко и категорично.
Из всех симфоний Моцарта сороковая — самая романтическая. В бурном XIX веке с всеми его социальными потрясениями, наполеоновскими войнами и революциями другие симфонии Моцарта казались всего лишь изящными декорациями к ушедшему веку париков. Но сороковая стала для романтиков знаменем освобождения человеческих чувств. Она звучала абсолютно актуально, и именно в это время началась история ее огромной популярности. Ее идеи еще не раз были использованы композиторами XIX века от Шуберта и Мендельсона до Брамса, который, кстати, был счастливым обладателем ее автографа.
Как это всегда происходит с шедеврами, сороковая симфония со временем обросла всяческими мифами. Один из них заключается в том, что ее драма — это крик души глубоко несчастного, не понятого при жизни, одинокого гения. Все это не более чем обманчивый эффект обратного исторического ракурса, отягощенного нашим знанием о том, как Моцарт закончил свой земной путь. То, что он умер от неизвестной болезни в 35 лет и был похоронен в бедной могиле без креста, впоследствии утраченной, не имеет никакого отношения к этой симфонии, но отбрасывает на нее трагическую тень.
Однако в то лето 1788 года, когда Моцарт ее писал, вряд ли что-то сильно омрачало его существование, кроме обычных практических забот. Его финансовые проблемы начались годом позже, а в этот момент его жизни все было вполне благополучно. Моцарт был счастливо женат, здоров и находился на пике жизненных и творческих сил. Его слава распространялась уже за пределами Вены, чуть раньше он стал свидетелем большого успеха двух своих опер — «Свадьбы Фигаро» и «Дон Жуана» в Праге, а также получил от Иосифа II пост капельмейстера камерной придворной музыки с хорошим окладом, которого долго ждал.
Во времена Моцарта творческий процесс и фон (или события) собственной жизни автора вообще пересекались крайне редко. Только в следующую, романтическую эпоху музыка стала непосредственным выражением авторского «я» вплоть до конкретных биографических деталей.
Гений Моцарта был универсальным, способным создавать собственные миры и видеть жизнь в любом ракурсе. Сразу после соль-минорной симфонии (через месяц) он пишет ее полную противоположность: самое свое гармоничное и жизнеутверждающее произведение, музыкальную модель мира как устойчивой, сияющей и абсолютной гармонии всего со всем — симфонию № 41 до мажор («Юпитер»).