50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки
Шрифт:
История великих фортепианных концертов началась с Баха (еще в клавесинную эпоху), продолжилась Моцартом и Бетховеном, затем романтиками — Шуманом, Листом, Шопеном, Григом. Концерт Чайковского стал первым русским фортепианным концертом, который смог конкурировать с признанными классическими шедеврами этого жанра.
Однако этот факт был признан далеко не сразу. Более того, рождение концерта было встречено не овациями, а самой уничижительной критикой. Вкратце эта известная история выглядит так:
Чайковский написал свой Первый концерт довольно быстро, за два месяца. Но поскольку он, в отличие от всех вышеперечисленных композиторов,
Первый, кому он показал свой новый опус, был Николай Рубинштейн — лучший московский пианист, основатель и директор Московской консерватории, покровитель и друг Чайковского, очень много сделавший для его карьеры. У Чайковского не было сомнений в том, что именно Рубинштейн представит его новое сочинение русской публике и собирался посвятить ему, как первому исполнителю, свой концерт.
Для него было полной неожиданностью то, насколько враждебной оказалась реакция Рубинштейна. Чайковский описал эту сцену так:
«Оказалось, что концерт мой никуда не годится, что играть его невозможно, что пассажи избиты, неуклюжи и так неловки, что их и поправлять нельзя, что как сочинение это плохо, пошло, что я то украл оттуда-то, а то оттуда-то, что есть только две-три страницы, которые можно оставить, а остальное нужно или бросить или совершенно переделать…
Ну, словом, посторонний человек, попавший бы в эту комнату, мог подумать, что я маньяк, бездарный и ничего не смыслящий писака, пришедший к знаменитому музыканту приставать с своей дребеденью…
Я был не только, удивлен, но и оскорблен всей этой сценой… „Я не переделаю ни одной ноты, — отвечал я ему, — и напечатаю его в том самом виде, в каком он находится теперь!“. Так я и сделал» (из письма Н. Ф. фон Мекк).
Трудно сказать, чем была вызвана эта отповедь Рубинштейна, тем более, что очень скоро он полностью изменил свое отношение к концерту и не раз выступал с ним в России и Европе. Тем не менее его критика запала в сознание Чайковского и сильно осложнила исполнительскую судьбу этого сочинения.
Чайковскому пришлось искать другого пианиста с хорошей репутацией и выдающимися техническими данными, поскольку концерт получился очень сложным. Один из немецких коллег Чайковского по консерватории (пианист Карл Клиндворт) посоветовал ему написать в Германию Гансу фон Бюлову. Тот как раз собирался ехать с гастролями в США и согласился включить это сочинение в свой репертуар. В результате получилось, что американская публика услышала этот концерт раньше, чем русская.
Впервые концерт Чайковского прозвучал (дважды) в Бостоне с большим успехом. Бюлову пришлось повторить на бис финал. Спустя пять дней в Нью-Йорке еще два исполнения прошли с настоящим триумфом. Для Бюлова не было сомнений в том, что это «настоящая жемчужина» и подарок для всех пианистов, о чем он написал Чайковскому.
Тогда — в первой авторской редакции — концерт звучал не так, как сейчас: его начальные аккорды были не такими великодержавно-монолитными с размахом на всю клавиатуру рояля, а более компактными, арфообразными и менее громкими.
Примерно в это же время (спустя несколько дней) начались исполнения концерта в России, затем в Англии, Франции, Германии и в других странах. В процессе публикации партитуры Чайковский вносил в нее некоторые изменения, учитывая замечания исполнителей.
Детективная часть этой истории началась с издания последней (третьей) редакции концерта, в которой появились те самые, привычные для нас сейчас мощные аккорды в начале. Хотя на его обложке было указано, что это авторская редакция, достоверно известно, что к ней приложил руку бывший ученик (по классу гармонии) Чайковского (и будущий учитель Рахманинова) молодой пианист Александр Зилоти. Из его переписки с Чайковским видно, что композитор не склонен был следовать советам Зилоти довольно радикально изменить текст концерта. Однако третья редакция концерта получилась именно радикальной.
После смерти Чайковского эта версия стала общеупотребительной, хотя многие московские музыканты, знавшие Чайковского лично (Танеев, Глазунов, Гольденвейзер) считали, что эти коррективы в текст концерта внесены не автором, а Зилоти, и эти коррективы не соответствуют намерениям композитора.
Мнения разделились, и споры продолжаются до сих пор. Теперь можно услышать Первый концерт Чайковского с двумя разными вариантами вступления, причем каждое исполнение в так называемой «авторской», первоначальной редакции становится настоящим событием.
Все эти детали интерпретации отдельных аккордов начала Первого концерта важны потому, что великолепная экстатическая тема вступления — это самая выдающаяся, узнаваемая деталь этого сочинения, и от нее зависит очень многое. Ни в одном другом фортепианном концерте нет такого большого, яркого и самостоятельного по мысли вступления. Оно как прожектором высвечивает основную мысль концерта, его генеральную идею — энергию и радость человеческой жизни и даже, пожалуй, больше похожа на итоговое резюме, чем на начало.
Вся полнота ощущений и разнообразие красок этого мира открывается в музыке Первого концерта: свет и драматические тени, задушевная лирика и буйная пляска. Здесь царит дух молодости, свободы и светлых жизненных перспектив.
В эти годы Чайковский еще не был «великим» композитором, все его главные шедевры были впереди, но он уже ощущал себя мастером и верил в свой талант. Эта окрыленность слышна в каждом звуке концерта, и даже в темповых обозначениях читается высокий эмоциональный градус музыки: molto maestoso (очень величественно), сот spirito (c воодушевлением), con fuoco (с огнем).
За ярким пафосом концерта скрыты и некоторые детали личного свойства. В первую и третью части Чайковский включил две украинские мелодии, одну из которых он слышал в Каменке — дорогом его сердцу имении под Киевом, где жила семья его любимой сестры Александры. Здесь он иногда проводил летние месяцы. А появление в середине второй части легкомысленного французского вальсика объясняется тем, что эту мелодию часто напевали его младшие братья Модест и Анатолий.
Чайковский любил свой первый концерт и довольно часто исполнял его в качестве дирижера в России и за границей. В том числе, и за несколько дней до смерти — на самом последнем концерте в своей жизни в Петербурге 28 октября 1893 года.