50 знаменитых загадок древнего мира
Шрифт:
Жестокого Тантала низринули в Тартар и примерно наказали. Его поместили в пруду, над которым росло дерево, усеянное прекрасными плодами. Тантал изнывает от голода и жажды, но как только протянет руку за яблоком, ветка внезапно отклоняется, словно под ударом вихря; хочет напиться воды, в которой он стоит, – вода немедленно куда-то исчезает. А вдобавок к этим мукам над ним нависает скала, которая все время качается, вот-вот готовая упасть. В страхе, голоде и жажде век за веком мучается преступный царь.
После
Со временем власть Пелопса распространилась на всю южную Грецию, которая была названа Пелопоннесом – островом Пелопса… Умер Пелопс в глубокой старости. Он был похоронен на берегу реки Алфей, впадающей в Ионическое море недалеко от города Олимпия. На его похоронах устроили большие погребальные игры, которые стали прообразом более поздних Олимпийских игр.
Два сына Пелопса, Атрей и Фиест, ненавидели друг друга, хотя Фиест, более мягкий по натуре, стремился к согласию. Атрей решил использовать мягкий нрав брата, притворился, будто не помнит давних обид и отныне хочет быть его другом. Он передал ему свои извинения и просил, чтобы Фиест приехал к нему погостить. Фиест не отказался. Съели вкусный ужин, выпили много вина, расчувствовались и целовались, а под конец пиршества, когда уже помолились богам и Фиест должен был отправляться домой, Атрей приказал принести корзину и подал ее брату. В корзине лежали головы двух сыновей Фиеста – жаркое, которое ему так понравилось, было приготовлено из мяса его детей. Даже солнце скрылось тогда, чтобы не смотреть на столь гнусное преступление.
Все это происходило в Микенах, в мрачном замке, окруженном стенами, сложенными из огромных каменных глыб. Среди голых и бесплодных гор, которые своим рыжим цветом напоминали засохшую кровь, правили жестокие цари, любящие золото. Ни один из них не умер естественной смертью, все погибали от меча, кинжала или яда, чтобы потом вампирами скитаться среди царских могил. По ночам появлялись эти кровавые привидения в сверкающих панцирях, с золотыми нагрудниками и золотыми масками на лицах, в пурпурных плащах, обшитых золотыми бляхами. Чтобы умилостивить сверкающие привидения, на их могилах приносили многочисленные жертвы – давали им пить кровь, которую они так щедро проливали при жизни…
Восемь золотых масок в витринах Афинского археологического музея – сияющие, притягательные, неотразимые. И уже почти сто лет у множества людей они вызывают одни и те же вопросы: какая драма в «златообильных Микенах» смежила эти набрякшие, плотно слепленные веки? Какие ароматы вдыхали эти прямые носы? А эти слишком тонкие губы? Что за молитвы они шептали, какие приказы выкрикивали, каких яств и напитков касались, кого целовали и кто целовал их? А это треугольное лицо с лихо закрученными усами и окладистой бородой, неужто оно являет нам облик самого могущественного Атрида – Агамемнона, царя царей, дочереубийцы, обманутого супруга и поверженного победителя? Восемь ликов словно укрылись от
Однако освещение меняется, и играющие тени оживляют бесстрастные маски. Они утрачивают неприступность, и вот уже как будто улыбаются. Губы кривит ироническая усмешка: «Нет, мы не Атрей, не Фиест, не Агамемнон, не Менелай, не Эгисф и не их дети. Мы жили раньше, еще до Троянской войны. Мы построили первые дворцы на Пелопоннесе. Мы сражались, носили драгоценности, пили из чаш, что стоят в соседних витринах. А если вы хотите заставить нас поведать о созданной нами цивилизации, обратитесь к поэтам, драматургам, художникам античности, к нынешним археологам, дешифровщикам неизвестных письмен, ко всем этим фантазерам, превратившим легенду в историю».
Герои древности продолжали существовать. Будучи призраками, они не давали покоя воображению исследователей. Гигантская когорта писателей и поныне в музыке, стихах или прозе воспевает их подвиги и печальную судьбу. Еще задолго до Гомера, создавшего «Илиаду» и «Одиссею», исполнители священных песнопений на тризнах, аэды на пирах, сказители и певцы на площадях возвеличивали первое греческое чудо. Все были уверены, что эллинский мир в XIII в. до н. э. сверкал несравненным блеском.
Герои Троянской войны, воинская элита, ахейские захватчики и цвет азиатских защитников отечества, скорее всего, были воспеты или подвергнуты злословию еще при жизни: барды и всякого рода скоморохи существовали в индоевропейском мире с самых отдаленных времен.
Но сколь роскошным ни представал бы в эпическом освещении восстановленный микенский мир, он явно требовал драматической формы повествования. Мало было просто рассказать про то, как Елену, супругу «белокурого» Менелая, соблазнил и похитил прекрасный Парис-Александр, второй сын Приама; как ахейцы, жители континентальной и островной Греции, вооружив громадный флот и отправившись мстить за оскорбление, опустошили Троаду и устье Дарданелл, а потом гибли и бесследно исчезали на обратном пути домой. Нет, чтобы по-настоящему воскресить те события, их следовало разыграть на сцене. Уже в VII в. до н. э. рапсоды в пышных костюмах соревновались, представляя на суд публики искусство мимики и диалога. Уже тогда в Сикионе и Фивах трагические хоры пели о страданиях великих героев. Театр, одухотворяемый приключениями людей и богов эпохи Троянской войны, пытался вернуть их к жизни.
Были и серьезные, вдумчивые исследователи, такие как Фукидид, Диодор, Страбон, Плутарх, Павсаний. Чтобы придать истории глубину, они искали исчезнувшие микенские города и памятники, поставленные героям. Они описывали циклопические стены крепостей, а также идолов, якобы сотворенных легендарным Дедалом. Правители и цари, вроде Ксеркса, Александра Македонского, Юлия Цезаря или Константина, совершали паломничество в Троаду и бродили по полям, где когда-то стояла Троя. И никто не сомневался в том, что Гомер вещал чистую правду.
Но даже лучшие умы, столкнувшись с мифами и руинами, оказывались не в состоянии отличить правдивое от правдоподобного. Для них греческая история начиналась не с первой Олимпиады в 776 г. до н. э., а во времена, когда фессалиец Эллин, сын спасшихся от потопа Девкалиона и Пирры, дал имя всем грекам.
Именно с такими чувствами немец из Мекленбурга Генрих Шлиман, удачливый коммерсант и страстный любитель античности, в июле 1868 г. отправился на Итаку искать дворец Одиссея. Нашел он тогда лишь остатки захоронений железного века и руины архаического города Алалкомен, но, тем не менее, в апреле 1870-го решил возобновить многообещающие исследования американского консула Фрэнка Калверта на месте предполагаемого расположения древней Трои у входа в Дарданеллы.