505
Шрифт:
искать лекарство, пусть напрасно,
и инструмент от тли, коры;
искать в грехе, дороге, смехе
свободу от намордных тяг,
ошейных пут, и ждать успеха,
и тайно шить всевольный стяг…
Ведь не качает ног, рта лодка,
и не берёт нас вражий меч.
Лишь парой лишних кружек водки
сумеем стойкость тел отсечь.
И пусть летит благое тело
в высоты, падает иль спит.
Ах, кратковременное
что утром траурно горчит!
Обида
Храня обид колючий ком,
глотнуть и выплюнуть так больно,
тосклив и зелен дикий сом;
и на губах от грусти сольно.
Плыву и воду рву во зле,
хвостом отпарывая клочья.
И давит горло шар во сне,
мотает новый ряд цепочкой.
Он тянет вниз. О камни бьюсь,
что раньше были чьим-то комом.
Глядеть на кости, них боюсь.
Отплюнул кто, стопил ли сома.
Держу, теряя речь, с глотком
не чую вкуса в куче, грамме.
Мечтаю только об одном -
не утонуть, храня свой камень.
Экспедиция
Минуя шхуны, сталь корветов,
усы начистив якорям,
рыщу ответ свой средь ответов.
Нос корабелит по морям.
Желая снова видеть солнце,
палю из пушек во хмели
в ночи. Он килем вдаль крадётся,
раздвинув камни на мели.
И парус в стойку, силы в вёсла!
В тумане вновь цепляя вдох,
упорно, зло смыкая дёсны,
трубит всё горло в зовный рог.
Фрегата рёбра все сжимая,
и в плевру паруса внося
всю мощь дыханья и желанья,
летит по водам рысью пса.
И дай, Бог, рейсу быть последним,
найти свой порт и дом, покой
числом осенним или летним,
и сжечь вдвоём корабль свой!
Индульгенция
Облатку в рот – монету Бога,
за отпуск новых, всех грехов,
пахавших вражье поле рогом,
мечом – тела и живь мехов.
И кровь вина впитаем в поры,
толкнув по горла борозде
ком теста, полня тре?зви норы.
Ах, сколько ж крови во Христе?!
Карманов шахты платят щедро,
купив меж акций весь лоток,
счерпав свои живые недра
в мечтах, что дал прощенье Бог.
Жар исцеленья будет греть их
за дверью храма и в домах.
В то будут скрепно верить дети,
греша при свете и впотьмах.
Алёшка и море
Горла?ны вновь
иные – ищут цвет лаванд.
Моя же лодка ищет море
и рыбу, что крупнее Анд.
Я крюк отлил, согнул в Дамаске,
и сеть широ?ко сам пошил.
Собрал все силы и оснастку,
сомненья, страх весь сокрушив.
Ну, всё уже! Быстрей бы в море!
Не ровен час, как кто другой
изловит рыбу в том задоре,
которым пышу год сухой.
Вперёд! Отсюда! Тут забыли
о крыльях, силе, воле дум
и небе; даль себе закрыли
стена?ми страхов, зная шум
волны, свободы лишь по картам
и книгам, кадрам кинолент,
утратив раж побед, азарта.
Я уплываю. Там мой свет!
И пусть его достичь неможно!
Чем ближе к солнцу кину сак,
тем мысли легче, неострожней,
и рыб диковинней косяк.
Божьи мысли
Какие мысли думал Бог,
мою судьбу с твоей сплетая,
вливая в нас любовья сок,
и каждый день уто?к вливая?
Наверно, думал о весне,
о детском плаче и прогулках,
о том, что счастием везде
поля засеем, закоулки.
Быть может, знал обоих нас
сильнее нас самих бывалых;
мечтал украсить блеском страз,
и дать покой бегущим, алым.
В какие волны, сушь хотел
отправить, иль лишить чего-то?
Чтоб каждый соль свою доел
и мёд испил в лучах восхода?
Чего желал он выдать нам,
какою краской разукрасить?
Но знаю я, его весь план
с учётом битв был всё ж прекрасен!
Татьяне Ромашкиной
Машечка
Лучится сказочное имя,
с утра влетает первым в ум,
и входит в сны медово, зримо
цветами самых спелых клумб;
салютом брызжет так всеярко,
что с лиц печальных сходит груз.
Оно мне выпало подарком
сочнейшим, радостным на вкус.
Его нашёл в потоке окон
пустых и грешных, и святых,
узрев в тиши светлейший локон
и поступь ног его цветных.
Ах! Это грех – не спеть поэту
о нём, иль вовсе не узнать
его свеченья, чар, секрета,
что могут слух теплом ласкать.
И вот, ещё один повержен
герой от ласки добрых рук.
Оно – бальзам душе заме?ршей.
Оно – пока что страсть и друг…
<