505
Шрифт:
Вьёт не?мость рыбьих уст.
Пресны, увы, не жарки,
как зим холодный куст.
И не речист их а?брис,
не цепок тонкий хват.
И с них не снимешь трапез
и страсти, рифм, цитат.
Они мягки?, как кисти.
И с них пустой отвар
забыл легко и быстро,
как ночи сгас фонарь.
Объедковой Ольге
Молитва. 4:48
Пожалуй
и слов для вечных строк.
Храни от волчьей пасти,
в крови любовный сок.
Позволь же встретить мило
губ бывших лён, пожар,
и сердце, что любило,
даря сплетенья дар,
сплетенья рук и мыслей,
и тел, и душ, всех слов.
Прошу, меня причисли
к любимым ею вновь.
Храни от серых, ложных,
потомков тьмы, гетер,
волков под о?вчей кожей,
в пути худых галер,
детей Далилы, Брута.
Женой дом награди,
молю! От взора люда
и ссуд всех огради.
За всё отдам я плату,
хоть пыль сейчас крошу.
Чинов не надо, злата!
Я счастья лишь прошу…
Хищник
Я знаю, зверь тут бродит,
таская скот, детей.
Охотник зря тут ходит.
Тут нужно сто сетей,
поймать чтоб изувера,
и сотня пик, чтоб сбить.
Его мощь, зло без меры
фонтаном может лить.
Он в чаще прячет злобу.
Исчезли пчёлы с сот,
прилип и ужас к нёбу,
сбежал от страха крот.
Иных согнал он с веток,
что песней уши жгли.
Залил нору соседок,
что сон его не чли.
Кто умен был – исчезли.
Смельцы же кормят мух.
И солнце выше взлезло,
страшася мести, мук.
Остыл весь воздух леса.
И хищник – царь в краях.
Он здесь за Бога, беса.
И монстр этот – я.
Инквизитор
Живут молитвой то?лпы,
иные ж – чтут чертей,
и бьют травою по? лбу,
зовя поток смертей.
Чумою сеют поле
и мор приводят в хлев,
а ночью с полной голью
танцуют меж древ.
Луга так вянут летом,
цветут зимой кусты,
и мрёт дитя под пледом,
и ядра сперм пусты.
И сохнут дно колодцев.
Нет с семени ростка.
От чар их блекнет солнце,
врагов кишат войска.
И в вымени нет млека.
И чахнет младость вся,
всплывает рыба в реках,
и преет сев овса.
Дома гниют с порога.
И блюдо дней – кутья.
Тут нужен выстрел Бога,
и пуля Бога – я.
Пожарные
Не влезть в это жа?рище, нет,
где стены от пены не мокнут,
в замкнутые двери, где свет,
в заткнутые пламенем окна;
туда, где рыдают навзрыд,
и прыгают искрой из ада,
забывши про страхи и стыд,
заборные пики вдоль сада.
А лестницы тянутся ввысь.
И струи вприме?шку с надеждой
спасают отчаянно жизнь
поэта, хромого, невежды.
Мы – чудо с земли до небес,
с протянутой длани вещаем
всебожью спасения весть,
и Бога огня не прощаем.
Погасим однажды тот жар,
и ангелом явимся в створы.
Мы славим воды вечный дар.
Мы вечно бессонны в дозоре.
Одноклассница
Стройней осины лёгкий стан.
Ты тише озера. Сквозь ерик
я мчусь к тебе по всем мостам,
минуя правый, левый берег,
чтоб губ твоих увидеть вкус;
чтоб на душе твоей жениться.
Под флаг триер я заберусь,
чтоб вновь прибыть в твою столицу.
И вот смотря в серейший плен
очей, какой я только видел,
о всём поведаю: про вен
тоску, плоды деревьев, идол.
Забыв про мир, я в твой гляжу,
ловя слова, как чуда ноты,
что в книгу сердца положу,
какой придёт однажды мода.
Минуя сплетен, взоров рой,
цара?пясь, падая, взлетая,
заброшу край я прежний свой,
чтоб твой обжить шалашик рая.
Панковой Катюше
Дюймовочка
Огромным зверем буду петь,
учтя все ноты, такт и звуки.
Заботой ласково жалеть
я буду хладны твои руки,
что на морозе сзябли чуть;
и тонкий голос стал пониже.
Коль ветер вновь встревожит грудь,
я спрячу там, где будет тише:
возьму тебя под свой жилет,
в пальто укутав, меж карманов.
И пусть забора злой скелет
скрипит от вьюги меж тумана.
А летом солнца луч сломлю,
чтоб бархат кожи не царапал.
Быть может, я тебя люблю!?
Иль лишь храню от бед, опалы,
дождя, тревог и пыльных бурь?