5том. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне
Шрифт:
Во время пребывания в Гааге у него были кое-какие похождения, в итоге которых он понял, как сильно любит Фелиси. Его любовницами были признанные красавицы. Но и г-жа Бумдернут, рослая и свежая брюсселька, и сестры ван Крюизен, модистки с Вивера, и Сюзетта Берже, подвизавшаяся в театре Фоли-Мариньи, который гастролировал в тот сезон в Северной Европе, дали ему только наслаждение, но не полноту счастья. В их объятиях Робер мечтал о Фелиси, он понял, что из всех женщин его влечет она одна. Только после знакомства с г-жой Бумдернут, сестрами Крюизен и Сюзеттой Берже он полностью осознал, как дорога ему Фелиси Нантейль. Если придираться к словам, надо сказать,
В день своего приезда он назначил ей свидание в холостой квартире, которую для этого случая уступил ему богатый сослуживец по министерству иностранных дел. Она помещалась на авеню Альма, в первом этаже очаровательного дома — две комнатки, стены которых были оклеены спокойными светлыми обоями с подсолнечниками, чьи коричневые серединки и золотистые лепестки радовали глаз. Рисунок бледно-зеленой с цветами на длинных стеблях мебели в декадентском стиле повторял плавные изгибы лилий, и это придавало всей обстановке хрупкую томность болотных растений. Высокое зеркало стояло слегка наклонно в раме из переплетенных тонких стеблей, которые заканчивались нераспустившимися венчиками цветов, и эта рама сообщала зеркальной поверхности свежесть воды. Перед кроватью лежала шкура белого медведя.
— Ты!.. ты!.. Это ты!
Больше она ничего не могла выговорить.
Она видела его тяжелый, блестевший желанием взгляд, она смотрела на него, и глаза ее затуманивала страсть. Огонь, пылавший у нее в крови, пламя, сжигавшее ее лоно, горячее дыхание, распалявшее ей грудь, влажный жар чела волной прихлынули к ее устам, и Фелиси впилась в губы своего возлюбленного долгим поцелуем, пламенным и свежим, как цветок, окропленный росой.
Они задавали сразу кучу вопросов и перебивали друг друга, не слушая ответов:
— Ты скучал вдали от меня, Робер?
— Значит, тебе дали дебют во Французской Комедии?
— Гаага красивый город?
— Да, уютный городок. Красные, серые, желтые дома с двускатными кровлями, зелеными ставнями и геранью на окнах.
— Как ты там жил?
— Да так… понемножку… Ходил гулять на Вивер.
— Надеюсь, за женщинами не ухаживал?
— Ну вот еще! Конечно, нет… Какая ты красивая! Ты совсем поправилась?
— Да, да, совсем поправилась.
И вдруг с мольбой в голосе она сказала:
— Робер, я люблю тебя. Не бросай меня; если ты меня бросишь, другого я не полюблю. А что тогда со мной станется? Ведь ты же знаешь, я не могу жить без любви.
Он ответил ей резко, грубо, что даже слишком любит ее, что только о ней и думает:
— Я дурею от любви к тебе!
Резкость его ответа восхитила и успокоила ее больше всяких любовных клятв и нежных уверений.
Она улыбнулась и стала раздеваться, ибо была щедра и великодушна.
— Когда твой дебют во Французской Комедии?
— В этом месяце.
Она открыла сумочку и, вытащив вместе с пудрой расписание репетиций, протянула его Роберу. Фелиси не могла налюбоваться на этот лист бумаги со штампом Французской Комедии и далекой великой датой ее основания.
—
— Хорошая роль!
— Еще бы!
И, раздеваясь, она тихонько повторяла все время вертевшиеся у нее на языке стихи:
«Я в сердце ранила?» — Я страх как удивилась! [66] «Да, — говорит она, — вы ранили как раз Того, кто был вчера недалеко от вас». «Ума не приложу, — старушке я сказала, — Уж не с балкона ль что тяжелое упало?»Видишь, я не похудела…
«Нет, — говорит она, — глаза всему виной, От взгляда вашего страдает наш больной…»66
Я в сердце ранила? — Я страх как удивилась! — Здесь и далее Фелиси декламирует монолог Агнесы из второго действия комедии Мольера «Школа жен» (1662).
Я даже скорее пополнела, но не очень.
«Как! — изумилась я. — О боже! Зло от глаза! Откуда же взялась в глазах моих зараза!»Он с удовольствием слушал стихи. Античную и французскую классическую литературу он, правда, знал не лучше своих сверстников, но он обладал большим вкусом и любознательностью. А Мольера он, как истый француз, понимал и глубоко чувствовал.
— Какая прелесть, — сказал он. — Ну, пойди же ко мне.
Она спустила рубашку спокойным чарующе грациозным движением. Но из желания потомить его, а также из любви к сцене она начала монолог Агнесы:
Однажды на балкон присела я с шитьем, Как вдруг увидела: под ближним деревцом Красивый господин; он взор мой, видно, встретил…Он позвал ее, привлек к себе. Она выскользнула у него из рук и, подойдя к зеркалу, продолжала декламировать и играть:
И тут же вежливым поклоном мне ответил.Она согнула колени и присела сначала слегка, затем ниже, потом, вытянув вперед левую ногу и отведя назад правую, сделала глубокий реверанс:
И я, невежливой прослыть не захотев, Ответила ему, почтительно присев…Он опять позвал ее, уже нетерпеливо. Но она снова присела, не спеша, с забавной точностью проделывая все движения. И продолжала декламировать и делать реверансы там, где это полагается по тексту и по издавна установившейся традиции: