666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть
Шрифт:
Грустно качая химически завитой головой, директор Л. П. Бельюк поднимался на шестой этаж своего полуответственного дома. Лифт, как всегда в это время, не работал, что и отличало полуответственный от находившегося рядом ответственного. Но не о том печалился сегодня директор. Вот уже который раз с тоской вспоминал он слова, произнесенные при расставании с Василием Митрофановичем Обличенных: – А одну десятитысячную перевыполнения вы мне все равно дайте! Есть Фабрика, нет Фабрики – дайте! Мне мой Масс Штаб не надоел! Работать надо! – с этими словами отбыл Главный по Другим Вопросам, оставив Л. П. Бельюка в горести и томлении. Сначала захотелось собрать штаб, но ничего еще не знающие Мурлена и Чернополковников улизнули сразу после окончания Явления, и советоваться «из коллектива» было не с кем. Долготерпеливые швейнотрудящиеся рассасывались в течение двадцати секунд после финальной овации. Впрочем, у выхода из клуба лежал опохмелившийся Семен Мордыбан. Он мирно спал с поднятыми вверх конечностями. Очевидно, и подсобного пролетария увлекла могучая стихия единогласного голосования. Но советоваться с ним не хотелось. Лидия Петрович добрался до своей квартиры и безнадежно нажал на кнопку звонка. В квартире было тихо. – Спят уже, не дождались, – грустно вздохнул директор, которому так хотелось ласковой встречи, и открыл дверь собственным ключом. Войдя в прихожую, он первым делом сбросил туфли из красного кожзаменителя на каблуках, которые носил исключительно из солидарности с отечественной обувной промышленностью. Затем он надел тапочки из тигровой шкуры. Тапочки были самым ценным, что вывез он из поездки по тридцати семи очень братским, но, несмотря на это, не очень развитым странам в составе делегации представителей. – Валя! – позвал директор свою вторую, Богом данную половину. – Ты уже легла? Или лег? – директор задумался: процесс определения пола спутника жизни требовал установления опытным путем. Но последний такой опыт был поставлен, увы, много лет назад. В этой связи подумалось о детях. Директор ткнулся в дверь детской. Там тоже было тепло и тихо. – Спят мои хлопцы… Или – девчата? – Л. П. Бельюк нахмурился и решил, что завтра же уточнит этот вопрос у… У Вали! Но тут же вспомнил, что завтра в полседьмого утра вызван в городскую Комиссию по вопросам дальнейшего улучшения выявления несущественных недоделок по преодолению последствий. Комиссия, созданная как временная лет тридцать назад, успешно решала вопросы, поставленные жизнью и последствиями, а Л. П. Бельюк уже десять лет являлся ее бессмертным вице-председателем и отдавал этому делу много сил и энергии. – Нет, завтра не выйдет, – решил директор, – завтра не узнать. Ладно, пусть растут. Замуж выдавать будем – станет ясно. Немного успокоенный, директор еще пошуршал в кухне, отыскивая хоть что-нибудь съестное, жадно вылакал молоко, оставленное в блюдечке на полу для кошки. И, всплакнув, прилег на диванчик. Заснул. Спал плохо и нервно. Вставали перед смешанными директоровыми очами так и не преодоленные последствия, Семен Мордыбан, почему-то читающий доклад о здоровом образе жизни. Вставали в темноте дрожащие контуры родного исчезнувшего предприятия и с мелодичным звоном исчезали, а на пепелище возникали его любимые, хоть и не виданные, лишенные признаков пола дети и загадочный объект супружеской любви и заботы с именем Валя, ничего не дающим для понимания. А потом возникла, страшно воя и разгоняя остальные тени, ОНА. Одна десятитысячная процента перевыполнения плана – вершительница директорской судьбы. ОНА протанцевала кадриль с начальником Облстатуправления и, зверски улыбнувшись, исчезла.
Л. П. Бельюк проснулся в нехорошем заседательском поту. Мотая головой, вскочил, сунул ноги в тигровые тапочки и побежал по большой полуответственной квартире, царапая ногтями паркет. Остановился он в комнате, заменявшей ему кабинет, и посмотрел в окно. Уже светало, и в лучах восходящего солнца отчетливо виднелся стоящий рядом ответственным дом (лифт, горячая вода круглосуточно). Ответственный дом служил живущим в полуответственном постоянным ориентиром и напоминанием. Стремись, работай, подходи ответственно – и обретешь! Лидия Петрович медленно и нехотя перешел в кухню. В тех же лучах, того же солнца высвечивались дома безответственные – без лифта. По хорошо утоптанной дорожке от них уже тянулась к пожарному крану на улице цепочка безответственных жильцов. За водой для водных процедур. Лидия Петрович опять вернулся в кабинет. Выбор был сделан. Вода – это жизнь. А лифт жизнь облегчает. Сняв трубку с телефона, стоявшего на письменном столе, Лидия Петрович уверенно набрал номер 66, добавочный 6. Солнце за окном выкатилось на нужный уровень, приятно и ровно освещая окна дома – ориентира. – Так вот! – сказал Л. П. Бельюк.
Из дома, ставшего ему за долгие годы прилетов если и не совсем родным, то уж, во всяком случае, достаточно близким, Сергей Степанович улетал уже под утро. Карман старенького пиджака сильно оттопыривал увесистый (более, чем обычно, увесистый) сверток – итог переговоров с прижимистым Шуриком Ивановичем. Ветеран материальной ответственности полностью и убедительно доказал свою непричастность к исчезновению швейного гиганта, объяснив невыгодность такого исчезновения в первую очередь для него самого. Для большей убедительности во временное (как все в нашем мире) пользование расследователя перешла сумма, приведшая позже супругу Шурика Ивановича в состояние, близкое к предпоследнему. Зато всякое подозрение в причастности с гражданина Апельсинченко было снято, а продолжение дружбы – гарантировано.
Дышалось легко. Молочно-белый туман поднимался от мостовых и тротуаров, на некоторые из них выползли коллеги волшебной старушки Власьевой, аэробически взмахивая метлами – скорее всего, произведениями искусствоведа-веничника. Барахлоновые тесемки излучали дивный свет, странным образом отражаясь на тусклых майорских звездочках погон расследователя. Он несся обратно к грешной земле.
Последние предутренние робкие влюбленные говорили про этот свет и эти звезды своим подругам, утомленным продлившейся всю ночь робостью: «Посмотри, дорогая, в небе две звездочки еще не погасли, вот так и наша любовь», а засим переходили к более активным действиям.
Одиноких же поэтов, бессонно гнездившихся под крышами домов, аварийных давно, аварийных уже и аварийных потенциально, свет этих далеких звезд вдохновлял на написание легких и радостных стихов к близящемуся празднику – Дню патологоанатома. Воистину неисповедимы пути Творчества!
Пролетая над городским Парком Культуры без отдыха им. Библиотечного Совета, расследователь по делам неожиданно заметил своих апостолов. Привалившись к чугунной ограде, в позах, поражающих античной естественностью и простотой, практиканты сыска обессиленно передавали друг другу последние листы из служебно-разыскного блокнота с показаниями по делу, терпеливо разминая их в мускулистых пальцах.
Эликсир гражданина Амнюка продолжал свое победное шествие.
УДРУЧЕННО ВЗДЫХАЯ, Шурик Иванович Апельсинченко затворил окно за полуночным гостем и задернул барахлоновую занавеску. Сумма, унесенная расследователем, была велика, боль от расставания с ней – еще больше. Но не это сейчас занимало ветерана пошивочного промысла.
Еще раз прислушавшись к тому, как гремит посудой в кухне жена и с удивлением узнав названия нескольких, даже ему, в его возрасте, неизвестных болезней, ласково призываемых Фридой Рафаиловной на голову и все остальные члены расследователя по делам, Шурик Иванович начал действовать.
Со стен, прорываясь через частокол похвальных грамот, смотрел на него брат Хаим в надвинутой на оттопыренные уши буденовке и брат Лейб, прятавший укор за стеклами маленьких круглых очков. С маленькой, чтоб поместилась в конверт, но цветной (у них все фото – цветное) фотографии улыбалась дочь Оксанка Шуриковна – ныне Окси Оранжад – в сером, как гайсинский снег, авто. Где-то в глубине за ней маячил – то ли есть, то ли нет – брат, Майкл.Эрон, и тихонько подмигивал: мол, что Шмуль? а я предупреждал!
Шурик Иванович грустно улыбнулся чему-то, а потом, приподняв портрет брата Лейба на мемориальной стене, и из углубления в стене за ним вынул старый потертый телефон. Глубоко вздохнул, еще раз посмотрел на фотографии и, набрав известный номер, сказал в трубку честным, как инфаркт, голосом:
– Товарищи, вы таки знаете все. Но вы таки не все знаете!
ЭПИЛОГ
И снова было утро, и был день, и телефоны звонили в кабинетах непыльных, н многие люди из числа честнотрудящихся и не очень перемещались в пространстве, абсолютно не перемещаясь во времени.
Время замерло, смолкло плотно. И только одна тонюсенькая щелочка в нем образовалась. В нее и ухнула Фабрика Имени Юбилея Славных Событий.
И летит себе швейный гигант барахлонно-пошивочный в неизведанных пространствах времени. Либо назад, либо вперед. Оторванный, разумеется, от прекрасных красот "нашей стремительно неменяющейся жизни.
А как же персонажи нашей же правдивейшей невероятной истории?
А вот они, персонажи. Что с ними сделается? Первое дело – товарищ Обличенных Василий Митрофанович. Ему, конечно, тяжко пришлось. Первые две недели. Случай возмутительного факта в его Масс Штабе – сами понимаете. Но как-то там пронесло. Что плохо – сроки отодвинулись. Так и сказали: «Ну, теперь тебе Главный по Другим Вопросам сидеть и сидеть». На Любые Вопросы, мол, не скоро перейдешь. Ну и сидит.
Да вот еще жена, супруга то есть, Лариса Григорьевна, допекает, что выйти не в чем. Ну, это – поправимо. Швейные гиганты и в других Масс Штабах имеются. А взаимовыручка у Главных по Другим Вопросам еще о-го-го какая! Помогут, выручат!
Святой отец Агасфертий Семигоев с испугу дней шесть книг не читал. Научной фантастики. И потихоньку бытовую радиотехнику да оклад с иконы Иоанна Руконаложившего в надежное место определил. А потом – осмелел. Тихо. Ну, и заработали мацепекарня и куличный цех пуще прежнего. А из которой муки, что и вовсе никуда, – из той чуреки начал печь. Для лиц магометанской веры. Ибо сказано в Писании: «Не возжелай добра ближнего своего», а про то, чтобы упускать, что плохо лежит, в Писании не сказано.