666. Рождение зверя
Шрифт:
Но правила для того и существуют, чтобы из них делались исключения. Поэтому сквозь толщу асфальта, укатанного «сувенирной демократией», кое-где поблескивали драгоценные камни свободной воли. Правда, чтобы обладать собственным мнением, надо было иметь отдельную и очень прочную крышу. Такие незаурядные личности в Думе были. Например, адвокат Андрей Макаров, который начинал свою политическую карьеру еще в девяносто третьем, размахивая на телеэкранах фальшивой ксерокопией трастового договора вице-президента Руцкого, якобы подписанного им в цюрихском банке Indosuez. Или вот Александр Фильштейн, а попросту Филя.
Филю Кирилл знал уже больше пятнадцати лет. Его жизненный путь был в чем-то схож с потемкинским. В поставленный Павлом Гусевым на таблоидные
Теперь Кирилл приходил в гости к Филе, как когда-то Филя приходил к нему. Пройдя через холл нового здания, Потемкин двигался по коридору, соединяющему его со старым. В холле расположилась очередная выставка на тему сельского хозяйства. Организаторы в фиолетовых галстуках демонстрировали здоровый оптимизм, добротно замешенный на рязанской сметане. Все здесь было до боли знакомо. Он шел к апартаментам Фильштейна, а люди с натянутыми на уши улыбками здоровались с ним. Знакомые все лица, как руку не пожать. Дань приветливости тем, кого в душе презираешь.
Добравшись до старого здания, Потемкин вызвал лифт. Потершись несколько секунд с мужчинами и женщинами, преисполненными собственного достоинства, он достиг седьмого этажа. На двери нужного ему кабинета висела табличка:
ДЕПУТАТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ
ФИЛЬШТЕЙН АЛЕКСАНДР ЕВСЕЕВИЧ
Таблички в Думе были сделаны из углепластика, но «под бронзу», причем буковки в них легко разбирались, как в лото. Как-то раз, после приятного вечера с сотрудницами редакционно-издательского отдела, Кирилл с Фильштейном, который находился в сильном подпитии и в одних трусах, шатались ночью по коридорам Госдумы. В то время одним из депутатов был известный либеральный публицист Нуйкин, а его соседом по несчастью – посланец Приморского края Хабейко. Потемкин, как и Фильштейн, недолюбливал либералов. Чтобы открутить шурупы, сдерживающие буковки, сгодилась монета в десять рублей. Поутру проснувшаяся Госдума обнаружила, что в ее составе оказались депутаты Хуйкин и Набейко.
Филя не принадлежал к парламентской номенклатуре – он не был ни первым замом, ни просто замом комитета, не руководил никакой комиссией по подготовке к Олимпиаде-2014. Как бы рядовой депутат, но кабинет у него был вполне начальственный – он не только располагался в старом здании, где сидели все думские патриции, а потолки раза в два выше, чем в новом, но еще и имел маленький предбанник-приемную. Это подчеркивало привилегированный статус хозяина помещения.
– Конечно, Кирилл Ханович, он вас давно ожидает. – Слегка замороченная помощница Фильштейна сделала приветливое лицо.
Потемкин открыл дверь, украшенную бархатным вымпелом с легендарной эмблемой из щита с мечом и надписью золотой нитью: «Федеральная служба безопасности Российской Федерации. 90 лет на службе Отечеству». Разъевшийся на казенных харчах народный избранник стоял у окна, постукивая по полу остроносой туфлей из кожи страуса. Лицо его сияло как начищенный самовар.
– Ну, здорово, – сказал Филя, доставая из шкафа бутыль Johnnie Walker.
– Не стареют душой ветераны, – причмокнул Кирилл, рассматривая разложенные на подоконнике закуски.
Фильштейн разлил виски по стаканам:
– Ну, в «режим Грачева» я пока не вошел.
– Что за режим?
– Павел Сергеевич Грачев, которого Ельцин называл «лучшим министром обороны всех времен и народов» и который, сука, замочил нашего Диму Холодова, имел одну особенность. Он всегда приезжал на работу в восемь утра, и у него на столе стояло сто грамм армянского коньяка и лимончик, порезанный и посыпанный сахаром. Павел Сергеевич выпивал, закусывал и приступал к делам. Каждый час, по бою кукушки, верная проблядушка приносила ему еще сто грамм. И так до самого вечера.
– Это же больше литра получается, – сложил в уме Потемкин. – Я б не смог дивизиями командовать.
– Я бы тоже. Вот он в Чечне во время первой кампании и докомандовался. «Возьмем Грозный одним парашютно-десантным полком!» Гондон. Пить надо много и сразу, чтобы не было мучительно больно за бессмысленно угробленную печень, хе-хе.
Потемкин взял стакан и кинул туда щипцами пару кубиков льда из предусмотрительно выставленной вазочки:
– Ну, за что?
– Да уж не за годовщину вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз, конечно, – подмигнул Фильштейн. – У меня повод есть.
Он достал из ящика стола добротную кожаную корочку и протянул ее Потемкину. Раскрыв ее, Кирилл увидел цветную фотографию приятеля, облаченного в мундир с золотыми погонами, ФИО и поясняющую подпись: «Генерал-майор Федеральной службы безопасности Российской Федерации».
Кирилл иронически скривился:
– Ага, а можно мне ксиву генерал-фельдмаршала ФСБ сделать? Я все же светлейший князь, как ни крути. Штуку баксов прямо сейчас дам.
– Это родная! – возмутился депутат. – Ты че, сомневаешься?
– Ну, знаешь, как-то генерал-майор в тридцать семь лет… Неубедительно… Ты бы походил в полковниках до сороковника, что ли.
– Зиновий Борисович Кацнельсон, к твоему сведению, в тридцать лет стал начальником экономического управления ОГПУ. Это что-то вроде сегодняшнего департамента экономической безопасности ФСБ – борьба с диверсиями и шпионажем в народном хозяйстве СССР.
– Ага, стал. Ты, главное, не закончи, как этот Зиновий Борухович. Его в каком году расстреляли-то?
– В тридцать восьмом, как все ягодинские кадры, – грустно вздохнул генерал-майор. – Он тогда Дмитлагом заведовал.