7 дней в июне
Шрифт:
– Ребятки, дайте нам с дядей поговорить, – Андрей кивком головы предложил охранявшим Суховеева бойцам выйти, – за дверью подождите, пожалуйста. Один – на месте, а второй – на полчаса свободен, потом поменяетесь.
Студенты, козырнув (ишь ты, уже настрополились), вышли из помещения, наградив подполковника «добрыми» взглядами – судя по всему, за время совместного пребывания с Суховеевым в «каземате», они узнали о себе много нового, и вряд ли это новое было добрым и светлым.
– Господа, а как же я?
– Во-первых, гражданин Суховеев, при обращении
– Но как же… Я же сам видел трехцветный флаг… Да и на шевронах у вас – тоже он. Пусть не треугольный, как у нас, в Добровольческой, был, но ведь трехцветный, не большевистский! Я так понимаю, что вторжение Рейха привело к тому, к чему и должно было привести – Советы рухнули – только так я могу объяснить и флаг, и шевроны.
– О «советах» мы с вами поговорим позднее. Я хочу сразу объяснить вам сложившуюся ситуацию: вне зависимости от существующего в России (искорка надежды в глазах диверсанта), да, именно в России, режима, гитлеровская Германия воспринимается гражданами страны, вне зависимости от их политических пристрастий, в качестве врага, а вы – вы встали на сторону этого врага для того, чтобы участвовать в нападении на страну, которая является вашей Родиной. – избранную мною линию поведения продолжил Андрей. В «злого» и «доброго» играть не будем – смысла нет, к таким трюкам его готовили, возможно, не только в Абвере, но и эээ… пораньше, все-таки генштабистом представляется.
– Но позвольте! Как вы можете видеть врага во мне – человеке, который уже двадцать лет прилагал и прилагает все усилия к тому, чтобы ликвидировать большевизм? Если у вас это получилось сделать внутри страны, не нужно забывать о тех, кто потратил свою жизнь на то, чтобы создать вам внешние условия для достижения цели. Мы, пусть разными путями, делали одно и то же дело. Может быть, вы мне не доверяете? У вас тут есть хотя бы один комиссар? Освободите меня, дайте мне пистолет, и я вам докажу, что заслуживаю полного доверия новых российских властей. Раз большевизм свергнут, между Германией и Россией не может быть каких-либо разногласий, настолько значимых, чтобы был смысл продолжать войну, а мое звание в германской армии только поможет установить контакт с властями Рейха. Пусть я всего лишь гауптман, но меня лично знает адмирал, и не только адмирал – я знаком с многими деятелями партии. Поймите же наконец, что, удерживая меня, вы тратите драгоценное время.
– Комиссар, говорите? Есть, как не быть. Называется, правда, по-другому – заместитель командира части по работе с личным составом, но – есть.
– Что?! Вы хотите сказать, что в вашем полку среди офицеров есть правоверный большевик и он еще жив?
– Андрей, ты не в курсе политических предпочтений местного замполита?
– Абсолютно нет, меня они как-то не интересуют. Кстати, я на последних выборах голосовал за коммунистов – «ЕдРо» или эсэры меня как-то не вдохновили, а Жирика я после известной тебе истории терпеть не могу.
– Объясните, что здесь происходит? Кто вы такие? О чем, черт возьми, вы вообще тут говорите? Как может быть, чтобы большевики терпели трехцветный флаг?
– Да они не только трехцветный флаг терпят, у нас и орлы (хихикнув про себя – все равно вилки для снимания с ушей лапши у него нет и не предвидится) вместо звезд в Кремле на башнях стоят. А коммунисты – коммунисты заседают в парламенте на Охотном ряду вместе с теми, кого вы бы назвали кадетами или, скажем, обновленцами. Часть коммунистов, кстати, исповедует взгляды, близкие к взглядам Союза Михаила Архангела.
– Слава тебе, господи, – были бы у Суховеева свободны руки – наверное, он бы истово перекрестился, – почему же тогда вы обращаетесь со мной, как с врагом?
– Видите, ли в чем дело, гражданин Суховеев. Мы обращаемся с вами в полном соответствии с вашим статусом – вы и есть для нас враг.
– Но почему?
– Смотри, Андрей – он еще спрашивает. Неужели не доходит?
– Гражданин Суховеев, мы морально осуждаем тех же большевиков за то, что в борьбе с существовавшим режимом они не брезговали пользоваться помощью внешнего врага. Следовательно, с таким же основанием мы осуждаем и вас – тех, кто считал, что использует внешнего врага для свержения большевизма, хотя на самом деле это внешний враг использует вас.
– Простите, госп… гражданин следователь, не соблаговолите ли разъяснить мне, что означают эти звезды, – Суховеев кивнул в сторону полковничьих погон Андрей, – признаться, я подумал было, что принятые у вас чины соответствуют тому, что было в мое время, однако сейчас вижу, что я несколько ошибся в своих предположениях.
– Эти звезды говорят о моем классном чине в прокуратуре, гражданин Суховеев. Этот чин – «старший советник юстиции» – эквивалентен званию полковника в армии.
– Вы из прокуратуры? Удивительно. Я полагал, что буду иметь удовольствие общаться с офицерами контрразведки.
– Офицеры контрразведки, хотя по аналогии, они скорее являются офицерами известного вам корпуса жандармов, возглавляли группу, которая задержала вас и частично ликвидировала ваших подчиненных.
– Группу? А, вы о нижних чинах…
– Между прочим, каждый из этих, как вы выразились, «нижних чинов» – студент не менее, чем третьего курса университета, добровольно вступивший в армию после нападения Германии.
– Студенты? Добровольно? Да вы смеетесь надо мной, господа, положительно – просто смеетесь. Такое было возможно в Германии периода Великой войны, но уж никак не в России. Наши студиозы от века были озабочены тем, чтобы гадить существующей власти любыми доступными им способами.
– Не «господа», а «граждане следователи», не забывайтесь. Боец! – Андрей позвал стоявшего снаружи «старослужащего» – кто-то из нас придумал студентам это погоняло, обыграв личность их командира. Старый, когда услышал, чуть от смеха не загнулся – хорошо, говорит, что кульками или пакетами не назвали.