7 дней в июне
Шрифт:
То, что мертвый человек в форме полковника РККА, которого вытащили на следующий день из под обломков, был делегатом связи, отправленным командармом -10 Голубевым на последнем уцелевшем СБ с одной задачей: наладить связь со штабом фронта и получить хоть какие-то директивы, ему так и не рассказали.
Генерал-майор барон Вилибальд фон Лангерман-Эрленкамп, командир IV танковой дивизии 24-го моторизованного корпуса II танковой группы. 23 июня, 14:56, шоссе Е-30 между Брестом и Кобриным, не доезжая поселка Федьковичи.
– Господин генерал, вы хотели осмотреть позиции русских…
– Да, Гюнтер, минуточку… Барон Вилибальд фон Лангерман-Эрленкамп потер ушибленное колено, поморщился и начал аккуратно, чтобы не потревожить отчаянно болевшую ногу, выбираться из бронетранспортера. Ногу он ушиб два часа назад, выпрыгивая из командирского кюбельвагена «Хорьх-830» во время налета русской авиации… Несмотря на прошедшие проливные дожди, «Ганомаг» дополз практически до самой линии окопов, но и оставшиеся несколько десятков метров по раскисшему полю показались генералу бесконечно длинными. Прихрамывая, оскальзываясь на размокшей глинистой почве и непрерывно чертыхаясь, барон добрался до места, которое он хотел увидеть своими глазами. Собственно, он не увидел ничего такого, чего бы он не видел ранее: неглубокие, отрытые наспех окопы, практически полностью разрушенные огнем гаубиц и минометов, изломанные, похожие на тряпичные куклы тела людей в незнакомой форме, покрытой пятнами камуфляжа… Он видел такое не один раз, и в Польше, и во Франции… Обычное дело – чтобы задержать стремительный бросок панцерваффе, противник выдвигает наспех собранный малочисленный заслон. Для того, чтобы сбивать такие заслоны, и предназначен передовой отряд. Обычно нескольких минут сосредоточенного огня автоматических пушек легких танков и пулеметов вполне хватало, чтобы противник был уничтожен или рассеян, а его оружие приведено к молчанию. Но не в этот раз…
Барон ехал в колонне первого батальона 35-го танкового полка, когда движение замедлилось, а потом и остановилось. Вскоре приехавший из головы колонны посыльный доложил, что передовой мотоциклетный дозор обнаружил вражеские укрепления около моста через реку Мухавец, и что разведбатальон майора Шрамма готовится с хода атаковать противника. Впереди послышались выстрелы автоматических 20-мм пушек «двоек» и треск пулеметов, затем раздался очень мощный взрыв, еще несколько, послабже, а затем сливающаяся воедино канонада гулких хлопков – как будто одновременно стрелял целый дивизион легких минометов… И все. Передовой отряд майора Шрамма перестал существовать, вместе с самим майором. Генералу доложили, что лихой командир разведчиков на своем танке ворвался на мост, и в этот момент русские привели в действие исключительно мощный фугас, после чего открыли огонь из не то крупнокалиберных пулеметов, не то автоматических пушек. Их огнем, а также выстрелами из неизвестного ручного противотанкового оружия (причем огневые позиции оказались очень хорошо замаскированы) все танки и бронемашины передового отряда были подожжены, а спешившиеся гренадеры оказались под минометным обстрелом. Генерал понимал, что в тот момент он совершил ошибку: нужно было атаковать русских по всем правилам, подтянув артиллерию, но 103-й артполк застрял где-то в конце колонны, а высокие откосы отличного четырехполосного шоссе (кто бы мог подумать, что в России есть такие дороги!) и тянувшиеся вдоль шоссе мелиоративные канавы не давали быстро выдвинуть его вперед. И он приказал атаковать теми силами, что были в голове колонны: двумя батальонами 35-го танкового полка Хейнриха Эбербаха (кстати, единственного танкового полка, оставшегося в его дивизии после того, как 36-й полк отдали во вновь формирующуюся 14-ю танковую), и остатками разведбатальона при поддержке батальона мотоциклистов. Ну а в хвост колонны был передан приказ любыми силами расчистить дорогу и пропустить вперед саперов – дивизии второй танковой группы и так отставали от намеченного графика, до Кобрина оставался всего какой-то десяток километров, а необходимость постройки переправы увеличивала задержку еще на несколько часов. Впрочем, в тот момент барон считал, что действует правильно, и был уверен в успехе: почти четыре десятка «троек» и «четверок» с опытными, проверенными в боях экипажами – это серьезная сила. Огневые позиции русских будут расстреляны с дальней дистанции (согласно докладу, все выстрелы по танкам передового отряда были произведены с дистанции 150–200 метров), ну а автоматическим противотанковым ружьям, или крупнокалиберным пулеметам, или что там уж у русских есть, «панцеры» не по зубам…
И снова все пошло наперекосяк. Стальные коробки одна за другой спустились с откоса на грунтовую дорогу, по узкому перешейку перебрались через ирригационный ров, и начали разворачиваться на поле в боевой порядок, как вдруг один из «панцеров» подорвался на мине. Похоже, русские точно угадали рубеж, откуда начнут атаку танки, и успели расположить там минное поле… Пришлось пустить вперед саперов с миноискателями, которые, как ни странно, ничего не обнаружили. Тем не менее на минах подорвались еще две боевых машины! Наконец, все было готово, и выстроившиеся в обычный боевой порядок (впереди – «тяжелые» Pz IV строем клина, внутри клина – Pz II и III, за ними – «Ганомаги» с гренадерами) «коробочки» двинулись вперед. Фон Лангерман-Эрленкамп с удовольствием смотрел на то, как четко действуют его танкисты. Еще несколько минут – и танки выйдут на дистанцию действительного огня… И тут в тянущихся вдоль мелиоративной канавы зарослях ракитника вспух легкий дымок, и в сторону наступающих танков, оставляя дымный след, полетел какой-то темный предмет. Летел он как живой – то поднимаясь выше, то опускаясь почти к самой земле, и через несколько секунд ткнулся в лобовую броню головной «четверки». Еще секунду ничего не происходило, а затем раздался взрыв сдетонировавшего боекомплекта. В цейсовскую оптику барон с ужасом наблюдал за тем, как бронированный ящик башни взлетел в воздух, сделал два оборота и воткнулся пушкой в грунт, как страшное предупреждение об опасности. Через пару минут на поле уже полыхало как минимум 5 или 6 чадных бензиновых костров. Продвижение сразу резко замедлилось. Механики-водители маневрировали, пытаясь скрыться за горящими машинами своих менее удачливых камрадов, а наводчики в моменты коротких остановок старались нащупать огневые позиции врага снарядами 7.5 и 5 – сантиметровых пушек. Но, видимо, страшное оружие русских было достаточно легким для того, чтобы расчеты могли быстро менять позиции после выстрела. Стреляли они не слишком часто, но каждый раз – чуть из другого места, при этом с убийственной точностью, и каждую минуту на поле появлялись один-два новых скорбных костра.
Барон отдал приказ остановить атаку и вернуться на исходные позиции, а сам сел в машину и направился в хвост колонны – организовать переброску артиллерии через походные порядки дивизии, превратившиеся в одну огромную пробку длиной в несколько километров. И именно в этот момент он услышал крики «Алярм!» Со стороны Жабинки, вдоль Мухавца накатывался странный пульсирующий гул, а еще через секунду из-за тянущегося вдоль берега лесочка вынырнули узкие хищные силуэты незнакомых летательных аппаратов, покрытых темно-зелеными пятнами камуфляжа и похожих на доисторических летающих ящеров. Ведущий «ящер» сделал горку, под его короткими крылышками вспухло дымное облако, и к забитому войсками шоссе потянули трассы реактивных снарядов. Автобан мгновенно превратился в огненный ад. Фон Лангерман рыбкой, как в дни своей лейтенантской молодости под Седаном, выпрыгнул из машины и бросился вниз, в придорожный кювет, почувствовав удар и резкую боль в колене. Злобно залаяли установленные на полугусеничниках двухсантиметровые зенитки, но пилоты «ящеров» с красными звездами тоже были не лыком шиты: они разделились на несколько групп, каждая из которых занялась собственным делом. Одни целенаправленно принялись засыпать градом реактивных снарядов зенитчиков, другие, заходя с разных направлений, атаковали хвост и середину колонны, третьи начали прицельно выбивать танки, пользуясь оружием того же типа, что и наземный заслон. Наконец все «ящеры» (барон начал их считать, насчитал два десятка и сбился) по очереди прошлись над дорогой, поливая ее снарядами из автоматических пушек. Фон Лангерман, вжимаясь в размокшую землю, отчетливо слышал свист лопастей огромных пропеллеров, которые и держали аппараты в воздухе, перекрывающий и гул моторов, и рокот пушек. Наконец геликоптеры или автожиры улетели, причем зенитчики могли похвастаться лишь одним, и то, похоже, не полным, успехом – один из аппаратов ушел в сторону Кобрина со снижением, оставляя шлейф дыма.
На то, чтобы расчистить шоссе от подбитых машин и сосредоточить силы для новой атаки потребовалось часа полтора. Все это время барон пробовал связаться со штабом второй авиагруппы Лерцера или с эскадрой генерала Фибига, и потребовать, наконец, действенной поддержки, воздушного прикрытия или хотя бы эффективной авиаразведки. В том, что все результаты предвоенных трудов авиагрупп дальней разведки можно смело спускать в нужник, он уже убедился. Связь была отвратительной, и сквозь хрип и завывания радиопомех удалось лишь понять, что 2 воздушный флот понес огромные потери сначала в воздухе, а затем и на земле, так что расчитывать на серьезную поддержку не приходится. Тем не менее, вскоре над ними протарахтел Hs.126 – можно было надеяться, что артиллерийский огонь будет более точным. Но жила эта надежда совсем недолго: откуда-то из-за леса навстречу разведчику протянулась дымная черта, и через секунду он превратился в бесформенный комок падающих вниз пылающих обломков. Тем не менее, позиции противника нужно было атаковать: генерал все еще надеялся до конца дня навести переправу и взять-таки этот чертов Кобрин, в котором, наверное, есть что-то очень ценное, раз его так обороняют…
На этот раз дивизия била в полную силу: под прикрытием огня предусмотрительно держащихся в отдалении «штурмгешютце», буквально мешающих с землей позиции противника, пехотинцы 4-й моторизованной бригады, разъяренные потерями, которые они понесли во время воздушного налета, яростно бросились к русским окопам – и откатились, наткнувшись на автоматический огонь. А ведь казалось, что там просто не могло остаться ни одного живого человека – но русские продолжали стрелять. Один за одним замолкали пулеметы, замолчал, видимо разбитый, их невиданно скорострельный миномет… Последние серьезные потери пехота понесла буквально перед окончанием боя, когда как минимум две роты скопились в заросшей густой травой ложбинке, и свистки командиров подняли их для последнего броска, который точно должен был стать для русских смертельным. Но стоило гренадерам подняться, как в траве раздались взрывы, и по цепям пехоты будто пронеслась коса смерти. Выглядело это так, как если бы русские сумели спрятать в траве множество заряженных картечью орудий, а потом произвести из них дружный залп.
Так или иначе, все было кончено. Барон прошелся вдоль линии разбитых траншей, осмотрел изломанные остатки каких-то небольших металлических ящиков на низких треногах (по-видимому, это и было то самое чудовищное оружие, нанесшее такой урон его танкам), два разбитых крупнокалиберных пулемета – один огромный, калибром сантиметра полтора, на станке с двумя колесами и раздвигающимися, как у пушки, станинами, а другой – на сошках, похожий на обычный ручной пулемет, уже знакомые ему автоматические карабины с изогнутыми магазинами, несколько небольших коробочек, судя по ручкам управления – раций… Рации? Такие маленькие? У них что, рация положена каждому солдату?
– Сколько их тут всего было?
– Судя по расположению огневых позиций – не более тридцати – сорока. Мы нашли тела 23 человек. А командовал ими, видимо, вот этот офицер. Не знаю его звания, на погонах – три маленькие звездочки.
На погонах… На каких, к черту, погонах?!! У русских не должно быть никаких погон!
– Пленные есть?
– Двое. Оба – тяжело ранены, без сознания. Прикажете пристрелить?
– Да, пожалуй… Или нет. Они храбро сражались. Отправьте в госпиталь с нашими ранеными.
Барон оглянулся назад – до горизонта небо было затянуто дымом от горящих машин. На поле санитарные и похоронные команды продолжали свою скорбную работу.
– Наши потери?
– Подсчет пока не окончен, но за время боя и атаки авиации мы потеряли убитыми не менее 450 человек, ранеными – вдвое больше. Очень большие потери в технике. Тяжелые Pz IV уничтожены практически все, Pz III осталось не более десятка. Сожжено очень много автомобилей. Рапорт с точными цифрами потерь будет готов через час.