7 дней в июне
Шрифт:
Он наклонился ко мне и, понизив голос, продолжил: – Похоже, мы проигрываем эту войну, официально это не объявили, но вся группа «Север» исчезла. В Кёнигсберге русские, много русских. Третья танковая группа завязла в литовских болотах, а в Восточной Пруссии огромная дыра, которую затыкают сейчас всем чем можно. Да и противник совсем не тот, на которого мы рассчитывали. Их техника на два порядка превосходит нашу. Я начинаю верить в бога из машины.
После обеда Шелленберг передал меня на руки, вернувшегося из городской управы Оскара. Он завёл меня в организационный отдел, где я прослушал лекцию о структуре управления, одновременно подписывая стопку уведомлений о допуске к секретной информации и обязательств об ознакомлении. Взглянув на последнюю бумагу, я остановился. «Расписка об отсутствии еврейских предков и родственников».
– Это-то зачем? – спросил я.
– Бюрократия, – развёл руками Оскар. – Подписывай, всё равно никто проверять не будет.
Я расписался, и он, забрав толстую пачку моих бумаг, скрылся в кабинете начальника отдела.
Немцы есть немцы, даже конец света они постараются оформить и провести по правилам документооборота.
Через пять минут из кабинета вышел сияющий Оскар:
– Ну вот, теперь ты не работник какой то кинофабрики, а сотрудник серьёзного государственного учреждения.
– А как мне сейчас обращаться к вам, господин начальник отдела? – спросил я.
– Можно господин начальник, можно штурмбаннфюрер, а лучше всего просто Оскар, – улыбаясь, ответил он. – А сейчас идем в комнату операторов.
Огромные всеволновые радиоприёмники находились в отдельном флигеле, занимая большую его часть. Только за пятью из восьми приёмников, сидели операторы в наушниках.
– Ты знаешь, что нам пришлось срочно менять расположение, поэтому здесь такой бедлам, да и людей, хорошо владеющих русским, очень мало, – сказал Оскар. – Помоги нам.
По выражению его лица, я понял, что он что-то мне не договаривает.
– Каждый оператор работает в строго отведённом для него диапазоне – продолжил Штайн. – Когда начинается приём, включается магнитофон и над местом оператора загорается красная лампа, когда идёт поиск, горит зелёная лампа. К сожалению, со вчерашнего утра мы не можем поймать ни одной армейской радиостанции, только шум. Гражданские радиостанции тоже изменили сетку вещания и диапазон частот.
– Оператору нужно указывать частоту передачи и если возможно название радиостанции, – я прервал его монолог. – Радиостанции могут работать на нескольких частотах одновременно и тогда будет записано одно и тоже сообщение.
– Да ты прав, – Оскар подозвал дежурного офицера и передал ему мои слова.
Я продолжил:
– В одном диапазоне может быть несколько радиостанций и один оператор должен просматривать весь эфир.
– Я думал уже об этом, но у меня не было подходящего человека, – ответил он. – Поэтому, я поручаю эту работу тебе.
Тут один оператор поднял руку:
– Господин штурмбанфюрер, послушайте это.
Он включил общую трансляцию, и из динамиков послышался речитатив на немецком языке, сопровождаемый ударами барабана:
«Хочу, чтобы вы мне довеpяли
Хочу, чтобы вы мне веpили
Хочу ловить ваши взгляды
Хочу управлять каждым удаpом сеpдца»
Голос, наполненный дикой, первобытной силой завораживал
Странный рисунок мелодии, гипнотизировал слушателей.
«Мы хотим, чтобы вы нам довеpяли
Мы хотим, чтобы вы нам всем веpили
Мы хотим видеть ваши pуки»
Первым очнулся Оскар:
– Выключите это!
Никто не отреагировал на его приказ.
Он сам подбежал к рубильнику и отключил радиоприёмник. Присутствующие удивлённо оглядывали друг друга, пытаясь понять, что с ними произошло.
Я заметил, что один оператор неподвижно сидит, хотя над его приёмником горела зелёная лампа. Подойдя к нему и сдернув с головы оператора наушники, я услышал в них незнакомый низкий голос:
«Раз
И появляется солнце
Два
И появляется солнце
Три
Оно – самая яркая звезда из всех
Четыре
И появляется солнце
Пять
И появляется солнце
Шесть
И появляется солнце
Семь
Оно – самая яркая звезда из всех
Восемь, девять
И появляется солнце»
Оскар громко объявил:
– Внимание! Я запрещаю это слушать. Все кто услышит этого гипнотизёра, должны немедленно доложить дежурному оператору и перейти на другую волну.
– Чёрт побери, они используют против нас даже гипноз – пожаловался Оскар.
– Нет, это их культура. По-моему, то сообщение про «шестьдесят пять лет назад» это не обман, я слышал их передачи и их сообщения, это невозможно подделать. Поверь мне, они из будущего.
– А когда нам ждать марсиан на треножниках? – нервно засмеялся он. – Ты слишком много читал на ночь Герберта Уэллса.
Но я не смеялся:
– Хорошо, сейчас я начну работу, а вечером представлю анализ полученных результатов.
Оскар кивнул, соглашаясь со мной.
Недавно включённый приёмник уже прогрелся и шкалы настройки, светили мне приятным зелёным светом. Техник показал тумблер включения магнитофона и показал, как переключаются диапазоны. Я поблагодарил его, надел наушники и занялся любимым с детства занятием – стал слушать радио.
Сквозь треск и шипение помех я пробегал диапазон за диапазоном, в поисках русской речи. Стоп, а почему только русской? Только что я проскочил волну, на которой звучала английская речь, какая-то совсем не английская и не американская. Женщина на невозможном английском, но явно родном языке, глотая звуки и безбожно коверкая слова, беседовала с человеком, отвечавшем на довольно неплохом классическом английском.
– Налоговая система позволяет обеспечивать социальные льготы, недостижимые ни для одной страны текущего десятилетия, – доносился из телефонов хрипловатый мужской голос.