7-е небо
Шрифт:
— Коннор, — решительно заявила Валентина Кэмпион, — ты сделал то, на что у меня не хватало мужества.
— Сэр? — сказала я, не вполне понимая, к чему он начал этот разговор.
Лицо Кэмпиона осунулось от усталости.
— Он вел себя безответственно. А я пытался сохранить ему жизнь и дождаться появления новой медицинской методики, прорыва в фармакологии, чего угодно. Я ему прямо говорил: «Если решишь вести себя как взрослый человек, сообщи». Я, когда он меня ослушался, рассердился и испугался, — сказал Кэмпион треснувшим голосом. — И потерял его навсегда еще до того, как он умер. — Жена пыталась его успокоить,
— Я не знаю, сэр.
Я обещала Кэмпиону сразу позвонить, как только мы что-нибудь выясним. Больше я ничего не могла для него сделать. Зато я поняла тот выразительный взгляд, которым впился в меня Конклин, когда я вошла в комнату, и теперь мозг лихорадочно заработал.
Я сделала знак напарнику, и мы вышли во двор.
ГЛАВА 103
Прислонившись к моей машине, мы глядели на мягкий свет, отражавшийся в мириадах маленьких стекол в старинных частых переплетах дома Кэмпионов. Ни бывший губернатор, ни его жена не подозревали, какую смерть планировали для них Ястреб и Голубь, зато это знали мы, и мысль о том, что могло произойти, повергала меня в ужас.
Не выстрели Коннор Кэмпион, Ястреб с Голубем сожгли бы его с супругой заживо.
Рич достал пачку сигарет и предложил мне. На этот раз я не удержалась и взяла одну.
— На пакете от ликера могут оказаться отпечатки пальцев, — сказал он.
Я кивнула. Если у налетчиков были приводы, их отпечатки имеются в базе, но особо рассчитывать на это не приходилось.
— Ястреб, Голубь… Дурацкие клички…
— Я рассмотрела Ястребка. Он подходит под описание так называемого ангела, который вынес из огня Молли Чу.
Конклин выпустил в ночь длинную струю дыма:
— А описание Голубка, данное губернатором, совпадает с парнем, который заложил колье Пэтти Малоун.
— А тут еще и леска. Но убили ли Ястреб и Голубь Майкла Кэмпиона? Не представляю, чтобы они разделались с ровесником, раз их фирменный почерк — связывать богатых супругов, оставлять в книге латинскую надпись и сжигать дом дотла.
— Мне тоже не верится. Но зачем, по-твоему, эти пташки залетели к Кэмпионам?
— Потому что те сейчас во всех новостях. Богатый дом. Большой пожар. Крупные заголовки. Громкое преступление.
Конклин улыбнулся:
— К счастью, у них не вышло.
— Да, — улыбнулась и я.
Нас охватило чувство ни с чем не сравнимой радости, которая приходит после долгого периода неудач и отсутствия улик и версий. Ниточка от А ведет к Б. Я не сомневалась, что Ястреб и Голубь — те самые садисты, на совести которых серия поджогов с человеческими жертвами, но у нас не только не было доказательств, мы даже не знали, кто такие эти Ястреб и Голубь.
Затоптав окурок на асфальте, я сказала:
— Главное, чтобы этот ублюдок выжил.
— Или хотя бы дотянул до допроса, — кивнул напарник.
ГЛАВА 104
Ястреба оперировал хирург Дэйв Хаммонд, плотный человек с рыжими волосами и суховатой манерой перфекциониста, который проводит ночи, заправляя пациенту вывалившиеся кишки в брюшную полость и сшивая разрезы. Мы с Конклином восемь часов провели в скромной скучной приемной больницы Святого Франциска, ожидая информации.
Когда в пятнадцать минут седьмого утра доктор вошел в приемную, я вскочила и выпалила:
— Он в сознании?!
— Сейчас состояние пациента можно назвать «висит на волоске». При поступлении он кровил как сукин сын — одна пуля пробила ему легкое и чиркнула по аорте, другая разнесла печень.
— Доктор, так когда мы сможем его допросить? — спросил Конклин.
— Инспектор, вы не поняли, что я сказал? Нам пришлось подключать его к аппарату искусственной вентиляции легких, перелить черт знает сколько крови и удалить часть печени. Это называется серьезным хирургическим вмешательством!
Конклин сверкнул неотразимой улыбкой:
— О’кей, я вас понял. Он в сознании?
— Только что глаза открыл, — с отвращением вздохнул Хаммонд. — У вас одна минута, войдете и выйдете.
Минуты нам вполне хватит узнать у этого урода имя и фамилию. Я толкнула дверь с табличкой «Послеоперационная» и подошла к кровати Ястреба. Зрелище было не для слабонервных.
Ястреба удерживали четыре поперечных ремня, чтобы он не мог двинуться и испортить огромную работу, проделанную хирургами. Закрепили даже голову. Висели мешки капельниц, откуда жидкость капала по трубкам, идущим в тело, а по дренажу, торчавшему из груди, сочилась жидкость из легких. Моча по катетеру сливалась в канистру под кроватью. Ястреб дышал кислородом через канюлю, прикрепленную к носу.
Выглядел он скверно, но все-таки был жив.
Мне было нужно, чтобы парень заговорил.
Я тронула его за руку:
— Привет, меня зовут Линдси.
Дрожащие веки Ястреба приподнялись.
— Где я?
Я сказала, что его ранили и он в больнице, но уже поправляется.
— Почему я… не могу двинуться?
Я сказала о ремнях и почему он привязан, после чего попросила помочь.
— Мне нужно позвонить твоей семье, но я не знаю твоего имени.
Ястреб изучающе смотрел мне в лицо, затем перевел взгляд на значок на лацкане и пистолет, бугрившийся под курткой, и пробормотал так тихо, что я едва расслышала:
— Моя работа закончена.
— Нет! — крикнула я, схватив его запястье двумя руками. — Ты не умрешь. У тебя отличный врач. Мы хотим помочь, но я не знаю, как тебя зовут. Ястреб, пожалуйста, назови свое имя!
Парень сложил губы, желая что-то произнести, но тут словно электрический разряд прошел по его телу: спина выгнулась, мышцы страшно напряглись, несмотря на сдерживавшие ремни. Палату наполнил высокий частый писк тревожного сигнала. Мне хотелось кричать от бессилия.
Глаза Ястреба закатились. Из горла вырвался булькающий звук, словно в стакан наливали газировку. На мониторе сердечный ритм ускорился до ста семидесяти ударов, затем вдруг замедлился до шестидесяти и снова начал нарастать, хотя давление стремительно падало.