7 лет, 7 дней, 7 часов
Шрифт:
– Да было хорошее, и я был счастлив. Ты сама говоришь, «мои настоящие отношения» и то чего может и не быть. Как тут выбрать. Я могу остаться ни с чем.
– Я знаю, ты не сможешь предать. Я не хочу, чтобы ты стал таким как я.
– Как ты я не стану, – ответил он.
– Я настолько ужасна, как человек? – переспросила она.
– Нет, просто здесь другая ситуация. Я никого не предаю. Я понял, что надо жить для себя. Я не привязываюсь и к себе не привязываю. Поэтому в сущности никого не предам. Как сказать ей, это мое дело. Дело в другом – как поступишь ты? – и вот он задал вопрос, которого Слава боялась.
– Вот я тебе о том же! Ты понимаешь? Ты сейчас снова залез мне в душу, понял меня как никто, прочитал между строк как нельзя точно.
– Ты же пришла, значит тебе это надо…
– Да я пришла, потому, что я не привыкла ждать. Я борюсь. А ты отпустил меня! Почему ты не остановил, в конце концов, банально не поговорил с ним, не объяснил что я с тобой, пусть даже твоя собственность. Ты тогда спрашивал, в чем ты виноват. Так вот в этом. Ты все мне позволял делать, бесконечно доверял, не контролировал. Знай, теперь, отношений без этого нет, надо иногда расставлять приоритеты. Говорить: «Ты со мной и если что, пойми, что потеряешь меня и возврата не будет!». Почему не говорил мне так. Или не любил, или привык?
– Я доверял тебя, я считал тебя частью себя. Так оно и было… Я прождал тебя весь день на свой день рождения!
– Я сама понимаю, как это страшно и оправдания этому нет. Мы и сейчас часть друг друга, какие бы маски мы не надевали. Да мы изменились за это время, но даже если через сорок лет, я скажу тебе: «Енька, привет я скучаю по тебе!» ты вспомнишь и тот «мой» в тебе не останется равнодушным, его даже можно вытащить оттуда, как сейчас. Так ответь, стоит ли это делать, готов ли ты к этому?
– Да, готов, – уже серьезно сказал он.
– Пойми. Есть плюсы, такие как: мои родители и Аля с Павлом, которые по-прежнему верят в нас, которые будут счастливы и будут верить в нашу крепкую любовь. Но есть и минусы, и их намного больше, например, твои родные, которые всегда недолюбливали меня и с радостью забыли мое имя…
– Но это можно пережить, – прервал негромко он.
– Возможно. А как же те другие, с которыми сейчас мы. Они же будут нам сниться. При упоминании их имен нас будут бросать в дрожь и это неизбежно, потому как имена распространенные. Я это знаю на примере моих родителей. И я буду показывать тебе свое недовольство. Но если к этому можно привыкнуть, не сразу, то, как быть с опытом? Сможешь ли ты меня так же любить, чисто и светло, не вспоминая о моем предательстве? Теперь между нами они навсегда. Сможем ли мы жить с этим знанием? Сможем ли мы снова стать единым целым видя то, чего видели мы?
– Можно попытаться. Думаю, смогу. Не сразу… Нужно время.
– Нет его. А если ты будешь женат и будет ребенок. Ты сможешь уйти ради меня и оставить ребенка, ведь ты бросаешь не его, а его мать? – так говорил когда-то Славе отец, а теперь и она повторяет эти слова.
– Нет, не смогу.
– Даже если не будешь любить жену?
– Я не смогу потом ребенку в глаза смотреть.
– Я знала, что ты… Ты тот… Ты настоящий… А я… Я как мой отец… Не заводи детей, если не уверен, что эта женщина твоя единственная, настоящая любовь, прошу тебя.
– Я это знаю.
– Ты знаешь, но они хитрее… Почему говорю они? Потому что теперь ты с ними, а не со мной.
– А ты веришь, я ждал этого. Твоего прихода, – сказал он и отвел заблестевшие глаза.
– И я это знаю! Я должна была. Так должно было быть. По-другому не могло. Теперь смотри я в такой же шкуре, ты можешь мне сказать всё что угодно, что счастлив с ней, что я ничтожество. Даже прогнать меня. Я для этого здесь. Может, станет легче мне. Я отбываю свое наказание каждый день. Я верю во Всевышнего и в Ад на земле за грехи. Может, если была бы я и правда последней тварью, так и жила б в свое удовольствие. Не получается, всё хорошо вроде, а душа болит, мучается. Больно я тебе сделала, так больно, что боюсь такой
– А откуда взялся он?
– Ну, мы же учились всё вместе… И был другом мне, твоим знакомым, от которого ты не ожидал опасности. Ты думал мы лучшие, а они – лохи. Так знай, что все лохи рано или поздно становятся людьми. Нам же в детстве еще вдалбливали про гадких утят. Почему нам читали эту сказку? Потому что – это жизнь. И написал ее взрослый дядька, который знал в этом толк. Мы дошутились, ты недооценил, а я заигралась. Скажи, откуда берутся эти новые, которых раньше не знал и как можно их целовать?
– Через знакомых. Я живой человек. Мне необходимо общение. А целовать – это не сложно.
– А потом любить…
– О любви тут речь не идет, – оборвал Славу Арсений…
Действительно, не идет, стал бы он тогда слушать все это, если бы любил кого-то другого. Зазвонил мобильный…
– Это она? – поняв по его растерянному лицу, спросила Слава.
– Да.
– Как чувствует, что я здесь… На работу приходит?
– Нет.
– Пока нет, хотя это только я такой одержимостью страдаю. Теперь ты предатель, не ответил, потому что я здесь. И, конечно же, ей не расскажешь. И правильно – не надо. Мы ничего не решили и видимо уже не решим, да и время нам не поможет. Я уйду, и всё вернется на круги своя. Этот коридор закроется. И мы снова вернемся в свои мирки. Мне пора.
– Тебя проводить до дома? – спросил, с каким-то неверием, что все, что произошло наяву, он.
– Нет, не стоит. Я даже не пытаюсь до тебя дотронуться, потому, что ты принадлежишь не мне. Что бы ты не говорил, но начав с кем-то видится, ты уже несешь ответственность. Я не прикоснусь. Я не позволю тебе стать предателем.
Слава посмотрела не него, внимательно пытаясь найти того «её» человека.
Он одним сильным движением крепко обнял, поцеловал ее волосы и прошептал: «Мне тебя не хватает. Я вернулся на год назад». Слава не выдержала нахлынувшей волны безысходности и безвыходности. Ведь она не может ничего ему обещать. Не имеет права рушить его новые отношения. В конце концов, не может и не хочет предавать память о том, кто однажды стал ее человеком навсегда. Надев очки, она поспешила уйти».
Но следующие воспоминания проходят через все жили, они не играют на струнах души, а рвут их, проходя через неё, врезаясь в плоть.
Все чаще вспоминаю атмосферу его подъезда – девятиэтажного панельного дома с плотным, застоявшимся воздухом, с лестничными клетками, где так много всего происходило. Еще, в самом начале отношений с Арсением, мы там прятались от его мамы. Бывало так, что мне становилось грустно у себя, и я ехала к нему на троллейбусе до конечной остановки, потом ещё шла пешком километра три-четыре, потому что боялась ехать в маршрутке и называть остановку. Когда же приходила, звонила в дверь, телефонов тогда у нас не было и наши встречи происходили спонтанно. Было по-настоящему здорово. Когда он открывал, из комнаты раздавался голос его мамы: «А кто там? Это Слава? Пусть заходит». Я жестами показывала, что не хочу, лучше пускай выйдет он. И, крикнув в коридор: «Я скоро», выходил и мы спускались на пролёт ниже, где я буквально падала в его объятья, и стояла так вдыхая запах его свежепостиранных вещей с цветочным кондиционном, которым щедро сдабривала его мама все и свои, и мужские вещи. Потом, когда я уже приезжала и оставалась на несколько дней в их квартире, конечно, когда мама уезжала к родственникам, то и вся моя одежда пахла также. Я привозила кучу вещей в пакетах и когда возвращалась домой и распаковывала свои сумки, комнатка маленького ЖАКТа быстро заполнялась этим сладким запахом, запахом его дома. Все семь лет нашего общения, пропитаны этим Ленором, никогда позже я не пользовалась ни им, ни каким другим кондиционером для вещей, это осталось там, в воспоминаниях, где я в его объятьях на лестничной клетке, между шестым и седьмым этажами.