7 пар, очаровавших мир
Шрифт:
Характерно, что даже при чтении книги Горбачева «Жизнь и реформы» бросается в глаза, что, описывая свою подругу жизни молодой женой или студенткой, Михаил Горбачев неизменно называет ее по имени и отчеству – Раиса Максимовна. С одной стороны, тут обнаруживается его зажатость – следствие многолетней политической настороженности, ожидания подвоха отовсюду, что вызвало к жизни суровый официоз во всем, имеющем хоть малейшее отношение к двойным трактовкам. Естественно, личная жизнь политика советской эпохи столь крупного калибра однозначно подлежала ретушированию. Кстати, именно поэтому в своей книге «Жизнь и реформы», выпущенной в 1995 году, он ни словом не обмолвился о проблемах в семье дочери, которая вскоре после свадьбы развелась с мужем. Но с другой стороны, в официальном обозначении жены мелькает и нечто личное, связанное с истинным положением вещей в семье. Действительно, Раиса Максимовна играла гораздо большую роль в становлении политического лидера, нежели просто верная подруга, которая безропотно подчиняется воле судьбы. Переезды, сложный быт, постоянные командировки и выезды, безразмерный рабочий день и вечное ожидание мужа… Подкупает откровение Горбачева относительно ключевого в его карьере момента, когда после смерти Черненко и перед судьбоносными заседаниями Политбюро и Пленума ЦК КПСС он вернулся домой к четырем утра и все время до рассвета провел в серьезном обсуждении положения вещей с женой. Главное в жизни решение освятила и благословила она. Но, кажется, она больше подбадривала своего мужчину, вселяла в него уверенность в окончательной победе, чем он призывал ее к терпению. Кажется, благодаря ей Михаил Горбачев всегда сохранял небывалую осторожность,
По поводу роли Раисы Горбачевой существуют самые разные рассказы, которые уже невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. К примеру, в публицистическом исследовании Бориса Новикова «Цирк уехал…» можно отыскать интересный пассаж, связанный со становлением Горбачева, записанный со слов некоего полковника ГРУ ГШ СССР. В частности, осведомленный представитель советской военной разведки утверждал, что Раиса Титаренко «имела родственников в семьях важных особ в столице: в семьях первого зама председателя Госплана СССР Сабурова и первого же зама министра иностранных дел Громыко». «Вместе с рукой и сердцем Раи Миша получил возможность проводить выходные на дачах в Серебряном Бору на реке Москва, куда уже вселялись многочисленные потомки пламенных революционеров», – полагал опытный «гээрушник». В общем-то, нельзя исключать, что высокопоставленные партийцы снабдили молодого человека многочисленными полезными инструкциями в отношении продвижения по карьерной лестнице. Ибо, в самом деле, многие моменты его карьеры вызывают недоуменные вопросы. Отчего так легко удался судьбоносный поворот от работы в прокуратуре (после окончания юридического факультета МГУ) к комсомольско-партийному направлению? Как удалось при довольно острой критике и имевших место конфликтах с руководителями быстро и легко продвигаться к вышестоящим должностям? В свой книге Михаил Горбачев также косвенно упоминает эпизод, из которого следует, что «его вели» по иерархической лестнице строго вверх. Так, при разрешении напряженной ситуации с одним из своих ставропольских руководителей Ефремовым он привел следующий диалог, не нуждающийся в комментариях:
«– Поедешь в Москву, – с явным неудовольствием ответил он [Ефремов].
Оказалось, что вопрос о моем выдвижении на пост второго секретаря уже предрешен. Ефремов тут же собрал бюро крайкома, и оно… единодушно высказалось в поддержку моей кандидатуры.
– Езжай в Москву, – вот и все, что я услышал от него [после бюро крайкома. – В. Б.].
– Куда? К кому? Какие рекомендации?
– Сам знаешь куда – в орготдел ЦК. Там твоих заступников хватает».
Несколько позже и пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству Михаил Горбачев получил, перепрыгнув сразу несколько карьерных ступенек иерархической лестницы. В самом деле, почему именно он после внезапной смерти очередного члена ЦК в Кремле оказался бесспорным претендентом на то единственное кресло, для которого Горбачев с его узкой сельскохозяйственной специализацией являлся «проходным», и не была ли тут жена гораздо больше, чем помощницей?! Четкого ответа на этот вопрос нет, но важно, что и тут Раиса дополняла его, придавала целостность его образу. Ведь в партийные времена как раз жена могла ненавязчиво сделать своего бурно растущего спутника карликовым деревцем. Не секрет, что вся партийно-кабинетная жизнь напоминала хитросплетения интриг, перерастающие порой, когда у кого-то сдавали нервы, в сложные баталии с неожиданными развязками, более удивительными и впечатляющими, чем на реальных полях сражений. Также не секрет, что Горбачев, вступив в борьбу за место под теплым партийным солнцем, фактически сел за карточный стол – играть в бесконечную игру в покер, азартную, захватывающую, но и леденящую кровь перспективой полного банкротства. Горбачев играл, никому не доверяя и мало веря в победу логики. При всей своей кажущейся (или выплывающей из его книг) принципиальности и уверенности в отстаивании позиций он заигрывал с властью и никогда глубоко не зарывался, если только не был твердо уверен в могучей поддержке со стороны. Один из многочисленных примеров, доказывающих невероятную гибкость позиций будущего генсека КПСС, он приводит сам. Когда один из преподавателей Ставропольского сельхозинститута издал противоречивую книгу, Горбачев по сигналу из Москвы накинулся на него, как бескомпромиссный бульдог, и враз вместе с «партийными товарищами» раздавил неугодного. Горбачев продемонстрировал тут и напускное отсутствие человечности, и хитроумное сплетение суждений. Уж если что делал, так с душой! Несчастный автор, едва удержавшись в партии, был вынужден уехать в другой город. И это несмотря на признание Горбачевым важности идей, высказанных в работе, и на симпатии его к автору. «По существу, Садыков сформулировал ряд идей, которые стали находить свое решение лишь с началом перестройки. Но до перестройки надо было еще прожить более пятнадцати лет», – без всякого намека на эмоции рассказывал Горбачев. Он научился скрывать свои истинные мысли и быть скользким, словно борец, намазавший тело жиром. Хладнокровию и выдержке этого рьяного партийца мог бы позавидовать и удав. И как кажется, его многосторонние таланты аппаратчика проявились далеко не без участия супруги. С самого начала борьбы она стала не только спасительным клапаном для выпуска накопившегося во время работы пара, но и очень неплохим регулировщиком, указывающим верное направление движения. Взирая на ситуацию со стороны и вместе с тем будучи в курсе событий, хорошо разбираясь в людях, она нередко давала весьма ценные советы. Кроме того, пришло время, когда многие важные решения принимались во время непринужденных встреч семьями. Например, Горбачевы были тесно связаны с Андроповыми. И поэтому неслучайно эти женские, бурлящие внутри, как в котле, переживания вылились в инсульт Раисы Максимовны во время заговора ГКЧП. Этот факт – еще одно подтверждение того, что она всегда находилась рядом с мужем, буквально пропуская через себя его проблемы.
И все же карьерный рост лишь косвенно связан с отношениями внутри семьи. Несомненно, невидимый пресс всемогущей руки присутствовал во всей партийной жизни Горбачева – иначе и быть не могло. Но эта внешняя установка необходимости не иметь никаких проблем в семье тесно увязывалась с внутренним комфортом, с Раисой. Да, все что происходило на людях, являлось игрой, данью необходимости, но был и другой уровень отношений, о котором сам Горбачев рассказал после смерти супруги: «Если сначала была молодая страсть, то потом добавились сотрудничество, дружба, когда мы друг другу могли сказать все. Мы оказались единомышленники во взглядах на жизнь». Если выдавалась свободная минута, они старались не расставаться. Походы на природу, непрерывные поездки по городам (особенно после переезда в Москву на работу в ЦК) и странам – уже в качестве первого лица государства – все это объединяло их внутренний мир, роднило, обогащало, дарило наслаждение общения. Они спешили жить и всегда ценили каждую прожитую минуту. Последнее совместное турне Горбачевы совершили в далекую Австралию – за месяц до того, как у Раисы Максимовны обнаружили неизлечимую болезнь, и за три до окончания ее земного пути. Но, слишком увлеченные жизнью, они не подозревали, что это уже элегия мягкой, задушевной осени перед расставанием навсегда, лирическое подведение итогов в преддверии вечного сна…
Слова Раисы Горбачевой, взятые для эпиграфа, полностью отражают ее внутреннее содержание как подруги и жены. Ее идеология зиждется прежде всего на таком основополагающем принципе, как признание традиционной роли женщины – верного друга и помощницы мужчины. Раиса проявила себя в экстремальных условиях, и это подтвердило ее надежность, способность реагировать на события с отвагой воина и гибкостью человека, привыкшего к испытаниям, умеющего брать на себя, возможно, самую сложную функцию – функцию поддержки. Когда реальная опасность угрожала не только жизни мужа и ей самой, но и их дочери, Раиса проявила завидные выдержку и хладнокровие, принявшись искать выход из ситуации вместе с супругом. Этот непростой эпизод в совместной жизни Горбачевых продемонстрировал лучшие качества семьи: внутреннюю силу, выдержку, верность.
«Мир жен – это зеркальное отражение иерархии руководящих мужей, вдобавок с некоторыми женскими нюансами», – так описывал Горбачев жизнь на советском Олимпе через несколько лет после отставки. Конечно, они не могли быть вне правил; и ему, и Раисе приходилось играть, надевать неприятные маски ради достижения поставленной цели. Но как раз в силу неподдельного единства они казались иными, чужаками, вошедшими в дом без приглашения. Наверное, поэтому Михаил Горбачев с особой гордостью подчеркивал, что его жена по приезде в Москву первым делом восстановила свои научные связи и «сразу же включилась в знакомый ей мир научных дискуссий, симпозиумов, конференций, просто дружеских встреч». Этим он подчеркнул несхожесть Раисы с «кремлевскими женами», которые в большинстве своем оставались просто отвратными сплетницами, прячущимися за спинами высокопоставленных мужей.
Никогда не были Горбачевы всерьез озабочены и бытовыми проблемами, как и любыми приобретениями материального характера. Материальное всегда затмевали более крупные цели. Они с самого начала вместе стали охотниками за крупной дичью, потому-то и достигли таких головокружительных высот во власти. В начале пути «быт» для послевоенного времени крайне изнуренной Советской страны казался приученным к терпению молодым людям вообще словом неуместным. Для народа, прибитого к земле сталинскими застенками, жизнь сама по себе уже казалась благом, невыдуманным раем. Михаила Горбачева, память которого сохранила такую экзотику, как сон с теленком, чтобы согреться, и Раю Титаренко, знающую шокирующие цивилизованного человека подробности жизни в передвижных теплушках, трудно было напугать темными декорациями советского семейного строительства. Зато детские эпизоды цвета плесени породили у целого поколения утробное желание двигаться к красивой, более яркой жизни, пропуская трудности, как воду сквозь пальцы. Для студенческой пары первого университета страны жить в разных комнатах общежития оказалось вполне приемлемо – никто не мечтал о житейских преференциях тотчас. Но то, что быт первых лет «ставропольского периода» был действительно тяжелым, очевидно. Как не приходится сомневаться и в том, что основной груз лег на женские плечи: в то время, когда Горбачев «ковал» в полях Ставропольского края высокие должности, его жене необходимо было заботиться о том, чтобы едва зажженный очаг не погас. А ведь она могла бы оставаться в Москве – вопрос об аспирантуре был заведомо решен (окончив университет на год раньше Михаила, она уже успела сдать кандидатские экзамены и приступить к написанию диссертации). Теперь же, отложив все научные начинания, бросив уютную столичную жизнь, молодая женщина на несколько лет оказалась в очень незавидном положении. «Коммунистической леди с парижским шиком» она станет много позже, а вот первые два года – в «запущенной» комнатушке в качестве квартирантов у любезных престарелых интеллигентов, естественно, без удобств, с туалетом, водой, дровами и углем на улице; затем еще три года, уже с появившимся в семье пополнением, – в громадной, на девять комнат, коммуналке. Наконец после этих испытаний у Горбачевых появилась отдельная двухкомнатная квартира. Тогда люди жили и гораздо хуже, многие бедствовали. Тест на дискомфорт семья сдала легко, наверное, потому, что впереди маячили очень яркие, манящие огни великой миссии. По словам Горбачева, только когда дочери исполнилось десять лет, они сумели «обустроить двухкомнатную квартиру» (полученную за семь лет до этого) и купить телевизор. Эти бытовые подробности хорошо отражают их общий внутренний мир. Во-первых, забота о быте никогда не заслоняла главного – отношений. А во-вторых, им для полноценной жизни хватало друг друга. Ярким подтверждением душевного единения могла бы послужить ставропольская переписка, когда письма писались друг другу постоянно, даже в ходе недолгих командировок. Общение являлось всем, и оно было желанным; с него все началось, и им все закончилось.
Их семейное счастье в сущности оказалось искусством возможного. Но если рассмотреть жизнь этой пары под микроскопом, выяснится, что все действия были продуманными актами, воплощением искреннего и настойчивого желания преображать и украшать свою жизнь новыми радостями и ощущениями, вызывать друг у друга сильные эмоции. Может показаться удивительным, но высокая планка целей в значительной степени являлась сберегательным банком для этого брака. Постоянная деятельность, непрерывная забота о карьере не оставляли времени для тех противоречивых мыслей и необузданных желаний, которые порой превращают поле семейного благополучия в минный полигон, на котором кто-то, слишком увлеченный собственными ощущениями, обязательно ошибется. Человек очень часто выступает разрушителем собственного счастья, а неспособность до конца разобраться в себе нередко становится главной преградой на пути к гармонии. Горбачевы избежали этого удела, и не в последнюю очередь в силу сформированного устойчивого стремления к реализации невероятных по масштабу планов. Это заполнило все существующее пространство, заставило сконцентрировать внимание таким образом, что кроме преходящих целей во власти и преобразований существующего мира оставалась лишь семья.
В свою бытность первой леди великой державы Раиса Горбачева шокировала слишком многих. Хотя некоторые ученые упорно ищут медицинскую причину лейкемии в послевоенных испытаниях на Семипалатинском полигоне, не исключено, что именно неприязнь большого количества людей на энергетическом уровне и вылилась в ее роковую болезнь. Историк Рой Медведев уверен, что активность, непривычная броскость нарядов первой леди вызывали неприязнь и бурные негативные эмоции и по отношению к лидеру государства – все это казалось слишком вопиющим презрением к неписаным правилам для женщин Кремля, введенным еще Сталиным.
Но в этом проявилась и самодостаточность жены генсека. Ведь даже настойчивое появление на телеэкранах с несколько наивными и вызывающими раздражение «пророчествами» было не более чем желанием показать свое самостоятельное лицо, заявить, что речь идет не о «жене лидера», а о заметном в обществе человеке, имеющим вес не благодаря мужу, а в силу личной неординарности. Обладала ли она выдающимися качествами, позволяющими говорить о себе как о личности, развивающейся независимо и отдельно от мужа? И да и нет. Нет, потому что, реализовываясь как подруга мужчины, жена и мать, она не имела интеллектуального потенциала, чтобы обращаться к многомиллионной аудитории с действительно уникальными идеями. Таких идей в ее арсенале, в принципе, не было. Кроме, впрочем, одной, которую упорно не желали замечать: она выступила на арене почти идеальной, эталонной женой. И в этом, собственно, и заключалось «да» в отношении ее особых личностных качеств, потому что способность адекватно предстать перед камерами, демонстрировать «образ» первой леди, по сути, уже являлась неординарной. Она представляла контраст не только с блеклыми тенями всех предшествующих кремлевских хозяек времен социализма, но и в сравнении с «раскованными» женщинами Запада. Она заставила обратить на себя внимание как на женщину, пусть и жену, но способную стоять в стороне, слишком заметно излучая яркий свет. Вот почему ей никогда не прощали этот вызов, ведь такое поведение являлось настоящей пощечиной принятому и утвержденному в обществе «трафарету» советской женщины. На Раису обратили внимание, и в этом состоял ее успех как состоявшейся личности, несмотря на злобный сарказм и ругань, потоки которой достались ей в награду, как и всякому новатору, ломающему правила. Может быть, поэтому Михаил Горбачев никогда не скрывал своего восхищения живущей рядом женщиной. Через семь лет после смерти Раисы Михаил Горбачев сказал о своей жене: «Колоссальная сила духа, сложнейший внутренний мир, Вселенная. Может, оттого Раиса и не стала заурядно-привычной, как это нередко бывает у супругов. Откуда в ней, выросшей в тайге, в вагончиках, в простой среде строителей дорог, вечно кочующих, как цыгане, такой аристократизм? Откуда эта сдержанная гордость, захватившая меня с самых первых встреч?» В этих эмоционально окрашенных словах содержится крайне важная деталь: Раиса не стала заурядно-привычной в силу особой духовности, в силу доминирования в представлениях обоих супругов духовной составляющей. Что такое быт и секс или даже формальные карьерные достижения в сравнении с великим и вечным – любовью, смертью, предназначением? Сила этой семьи родилась из одинакового представления о главных составляющих бытия, а еще – из единодушного осознания своей готовности к миссии и принятия этой миссии.