730 дней в сапогах
Шрифт:
– Ладно, жьди! – разрешил старший кочегар.
Тёплое весеннее солнышко выманило кочегаров во двор. Усевшись на прогретые кирпичи, валявшиеся у входа с осени, солдаты закурили, повели разговоры.
Появился запыхавшийся Вольф. Отозвав адресата, он вручил письмо. Леха с Серёгой наблюдали. Кучмон взял конверт, покрутил в руках. Лицо его порозовело, насколько позволяла смуглая кожа.
– Давай, Волф! – вдруг обратился он к Немсу с уважением. – Читай! Всем!
Вольф
– Здравствуй, дорогой солдат! – зачитал он приветствие.
– Э! Сразу, дорогой что ли? Давай, правилно читай! – встрял Айзер.
Присели, поочерёдно проверили. Точно, написано «дорогой»!
– Читай далше! – распорядился Кучмон.
– Не знаю, как тебя зовут.
– Ты чё, с-сука, не написал что ли? – съездил по затылку Вольфа Кучмон.
– Ладна-а! Кучмон, пусть читает! – вмешался Айзер.
– Но рада, что пишу солдату.
– Тс-це! – щёлкнул языком Алискер: – Русский баба – все шлюхи!
– Я знаю, что ты другой национальности.
– Ай, молодэц! – крикнул Айзер, неизвестно в чей адрес.
– Вы все такие горячие парни.
– Какой, горячий? – спросил Кучмон, трогая себя за лоб.
– Значит, сил-но можьет бабу зажат! – пояснил Айзер.
– Хорощий баба! – сказал Алискер.
– Ну, что там дальше? – для приличия поинтересовался Лёха.
– А меня зовут Люба. Полное имя означает Любовь.
– Хьи-хьи! Хьи-хьи! – раздались дебильные смешки.
– Я так думаю, у вас там, наверное, стреляют?
– Э-э, это не баба писал! – категорично заявил Алискер.
– Па-ачьему?
– Такой слово баба не пищет!
– Это русский баба! – заявил Кучмон. – Дура, вот и пишьет!
– Напиши, пожалуйста, как идёт служба?
– … … …! – земляки пообщались на своём.
– Когда тебе ехать домой?
– Когда сразу дащь! – ответил Айзер.
– Какой тупой баба, а?!
– Это не баба!
– Да дайте человеку дочитать! – сказал Лёха.
– Пришли мне, пожалуйста, свою фотографию.
– Э, Кучмон! Беги, дэлай!
– И ещё хочу сообщить.
– Какой сообщит?
– Значит, хочет сказать что-то ещё.
– Чё хочет?
– Хочу сообщить, что у меня есть подруга. У неё тоже нет парня. Если хочешь, я могу дать ей чей-нибудь адрес.
Без комментариев.
– На этом я кончаю…
Ноль эмоций. А так старались ребята! Но не учли особенностей русского языка, мало понятных Кучмону и компании.
– Жду ответа с фотографией.
– Это не ждьёшь? – Кучмон провёл грязными пальцами по ширинке.
– Читать дальше?
– Не надо читать, – подал голос Серёга.
– Тебья, насоска, никто не спрашивал! Читай, Волф!
– Не
– Ты сам писал, с-сука!
Авторам письма стало немного не по себе. Но Вольф остался спокоен.
– Как хочешь, Кучмон, – сказал он. – Я отнесу письмо в казарму.
– Отдай! Мне писал баба!
Баба, так баба. Вольф отдал конверт.
– Пойду дивизьон, землякам покажу!
Ни к чему бы, но хозяин барин!
– Кажись, затея провалилась, – сказал Серёга, когда друзья остались одни.
– Похоже на то, – согласился Вольф.
– Он обязательно ответит! – заупрямился Лёха. – Готовь, Серёга, ответ Кучмону!
Они поспорили. С проигравшего – пять банок сгущёнки!
Прошло два дня. Минул ещё один. С Лёхи начали требовать выигрыш. Тальянкин предложил подождать ещё два дня. Как только Серёга сказал, что справедливо бы взять выигрыш с самого Кучмона, так на насоску влетел радостный Вольф. Одной рукой он держал Рудольфа за рукав, другой – бутылку вина.
– Откуда? – хором спросили Лёха с Серёгой.
– Гражданский за канистру бензина дал! – гордо сообщил Рудольф.
Посидели, отдохнули. Как раз Бутай готовил «плёв». В праздничной обстановке посвятили Рудольфа в тайну, всё-таки свой. Рудольф после долгих повторений всё же понял и долго хохотал взахлёб.
На следующий день, Кучмон написал-таки ответ. Диктовать никому не доверил, корпел сам! Через закопчённое окошко кочегарки Лёха с Вольфом увидели, как Кучмон вкладывает свою фотографию в конверт. Запечатав его, Кучмон спрятал письмо во внутренний карман.
Вечером на насоске случился аврал, и авторы письма Кучмону провозюкались за ремонтом. Рудольф оставался на смене в кочегарке. Не дождавшись Вольфа, Кучмон заставил Рудольфа отнести письмо в ящик.
Рудольф вышел из кочегарки, вынул конверт. Посмотрев на адрес, захихикал и … сбросил конверт в почтовый ящик!
Не смотря на идиота Рудольфа, шанс всё же оставался. Вряд ли письмо в СССР дойдёт на улицу Пикадилли. Ответ, правда, придётся писать от балды, предполагая, что сообщил Кучмон в своём послании.
Лёха продолжал наблюдать за напарником. Возбуждение первых дней в кочегарке спало, никто уже не подкалывал Кучмона, и он преобразился. Не то чтобы стал аккуратней и честней, но внутренне он сиял. Вот что делает с человеком любовь! Кучмон показывал письмо землякам и ржал вместе с ними над глупой русской бабой, а сам с нетерпением ожидал ответа. Он летал по кочегарке как на крыльях, постоянно что-то напевая. Украдкой, по ночам Кучмон перечитывал письмо Любы. Оглядываясь по сторонам, он совал его в трусы.