9 дней падения
Шрифт:
— Удивительный рассказ, адмирал. Значит, каждый раз, когда вы задействовали его, происходило перемещение?
— Видимо, да, — Вольский поднял руки, такие же пустые, как и его понимание случившегося. — Боюсь, мои секреты на этом заканчиваются. Звучит невероятно, но я пережил то, что не мог представить себе всего три месяца назад. Мы понятия не имеем, как и почему это происходило, но результаты налицо.
— Как интересно… — Сказал Каменский. — Управляемое перемещение… — Его взгляд казался отдаленным и задумчивым, словно он пытался рассмотреть головокружительные последствия того,
— У вас есть сведения об этих штуках, уважаемый генеральный инспектор?
— Стержни управления? Да, теперь, после того, что ты сказал, да, есть!
— Сколько времени понадобится, чтобы получить сведения об стержне № 25? Мы можем узнать, где он был изготовлен?
— Конечно. Я мог бы зайти на свой компьютер и получить эти сведения прямо сейчас.
— Будь так добр. Узнай все, что сможешь об этом стержне — откуда он, кто производитель, какие материалы использовались.
— Сейчас, — Капустин потянулся в портфель, доставая ноутбук для входа в базу данных материального обеспечения ВМФ. — Это займет несколько минут.
— Хорошо, — сказал Каменский. — Что же, адмирал, мне жаль, что мы не встречали прежде, — спокойно сказал он. — Я думаю, мы бы стали хорошими друзьями. То, что вы рассказали мне об этом стержне № 25 особенно интересно. Это меняет все, как вы знаете. Все.
— Да, — сказал Вольский. — Это буквально меняет все, и поэтому очень опасно. Должен вам сказать, что у меня были очень серьезные сомнения, когда Федоров предложил использовать его снова. Я подумывал о том, чтобы вывезти его подальше в море и утопить, чтобы он больше не мог нас побеспокоить.
— Однако вы этого не сделали, — тихо сказал Каменский. — Искушение было слишком сильно, верно?
— Возможно… В конце концов, рассудил я, если Федоров прав, то мы можем использовать его, чтобы предотвратить эту проклятую войну.
— Благородный поступок, адмирал. Однако мы с вами знаем, что на этом все не закончиться, даже если ваш офицер окажется прав. Я некоторое время следил за ситуацией, задавая себе те же вопросы. Я проделал некоторую работу, чтобы узнать о вас больше, адмирал, в особенности после того, как вы приняли командование «Кировом» перед учениями. Я подозревал, что с кораблем что-то случиться, но не мог знать, где и когда.
Вольский был несколько удивлен.
— Вы хотите сказать, что уже что-то подозревали? До того, как «Киров» пропал? Не понимаю. Откуда вы могли это знать? Катастрофы еще не произошло. Я полагал, что вы ничего не знали о попадании «Кирова» в прошлое, пока это не случилось! Только тогда история могла открыться вам — посредством этой фотографии, например.
Он указал на фотографию, которую дал ему Капустин. На ней был виден «Киров», гордо шедший через Гибралтарский пролив, готовясь направиться на юг, к острову Святой Елены. В 1942 году.
— Разумно, — улыбнулся Капустин. — Я и сам однажды думал об этом. Поверьте мне, это потребовало от меня много усилий и совсем немало времени. Я никогда не был богатым человеком, адмирал, не искал славы. Но я был тем, у кого кое-что было в изобилии — информация. В свое время я был причастен к вещам
— Это связано со стержнем № 25?
— В некотором роде. Но это было совершенно новым поворотом, даже для меня. Просто поразительным!
— Совершенно невозможно, — сказал Вольский. — И все же, это случилось. Итак, мы снова отправили туда Федорова — из Приморского инженерного центра во Владивостоке, а также моего начальника инженерной части на Каспий. Он готовит операцию по эвакуации Федорова.
— Занимательно, — сказал Каменский. — И по-своему гениально.
— Федоров именно такой, — сказал Вольский. — Он был нашей путеводной звездой во время всего этого дела. Он первым понял, что случилось с кораблем, и сумел убедить нас в этом в первые же дни, даже Карпова. С тех пор я привык относиться к невозможному как к обыденному. Но я делал вещи, которые поражают меня всякий раз, как я думаю о них. Знаете, я пожал руку британскому адмиралу в 1942 году!
— Адмирал Джон Тови, — сказал Каменский.
— Вы знаете о нем?
— Именно. Он сделал очень многое в годы, последовавшие за вашей встречей, адмирал. Мне представляется, что он создал секретную ветвь британской разведывательной системы, известную лишь немногим. Даже самые высокопоставленные члены британского руководства не имели о ней понятия, даже Черчилль.
— Как вы узнали об этом?
— Боюсь, что это секретно — это очень тяжелые вещи, которые нужно хранить еще многие годы. Вы были поражены тем, что стало известно КГБ. НА самом деле, у нас был человек в Гибралтаре, когда они впервые доставил туда Орлова, хотя тогда мы еще не назывались КГБ. Это было задолго до меня, но я заинтересовался этим делом несколько лет назад.
— Так вы знали об Орлове уже давно?
— Лично я нет, но советская агентура да. Наш человек смог забрать Орлова из рук британцев в Гибралтаре и доставить на пароход, следующий на восток. Он намеревался передать его НКВД, хотя я не думаю, что они имели реальное представление о том, кем он был — они знали только то, что он, возможно, был связан с кораблем, растерзавшем британцев на Средиземном море.
— Вот, значит, как все обернулось! Тогда вы должны знать, что случилось с Орловым, верно?
— Боюсь, что нет. Миллионы и миллионы событий происходят каждую минуту, адмирал, и любая разведка может знать лишь о малой их толике. Представьте себе человека, который тихо читает вечером в своем кабинете или в кровати перед сном. Он единственный, кто знает, что происходит в его комнате. Этот маленький уголок вселенной принадлежит только ему, и он истинный хозяин судьбы на этой территории. Никто больше не замечает его и не знает о нем, и даже писатель, написавший книгу, которую он читает, не сможет сказать, какие мысли возникают в сознании этого человека. Какая возвышенная тайна, верно? Я веду к тому, что большая часть человеческого опыта подобна мыслям этого человека, и никто не способен узнать о них. Поэтому, отвечаю на ваш вопрос: мы так и не узнали, что случилось с Орловым после этого, но сможем знать это сейчас, когда Федоров отправился туда.