90-е: Шоу должно продолжаться 8

Фишер Саша

— Да пофигу! — махнула рукой Наташа. — Зато тут все будет честно! Это как тестирование на профпригодность!

— Сейчас проверим, сработает или нет, — я подмигнул Бельфегору

— Натаха, где там были твои танцоры? Давай сделаем нам антуражный выход на второй тур!

Глава 12

— Зажжем, как тогда, да? — глаза Наташи заблестели. — В самый первый раз?

— Ммм, нет, — я покачал головой. — Пожалуй на эту аудиторию обойдёмся без разрывания одежды и прочих спецэффектов. Не та аудитория, место не то.

— Эх, жалко… — вздохнула Наташа. — Ну ничего, на «Фазенде» потом оторвемся.

— Точняк, — подмигнул я. — Погнали на сцену. С подтанцовкой.

Хм,

интересно так. Опять это как будто раздвоение сознания. Будто в одной патлатой голове находится всё-таки два человека. Один — юный рокер Вова-Велиал. А другой я, его тезка, взрослый и где-то даже пожилой мужик с богатым жизненным опытом и без склонности к драме. И вот сейчас, посреди небольшой сцены кинотеатра «Буревестник» «взрослый» я оглядел заполненный от силы наполовину зал с удовольствием, камерная и деловитая атмосфера мероприятия мне нравилась, я отметил, что из кандидатов больше никто не ушел, все сидели и терпеливо ждали, когда мы закончим свое совещание. И вообще было в этом всем что-то от театральной репетиции. Когда кто-то на дальнем ряду прихорашивается, кто-то размахивает руками, что-то там репетируя. Пронзительный и всепроникающий голос Гертруды Валентиновны раздается откуда-то сбоку, причем вещает она что-то из своей профессиональной области — про упражнения на развитие дикции.

Лампово так все. Миленько очень. Атмосфера вполне рабочая, но при этом какая-то уютная что ли.

Зато Вова-Велиал тоскливо взвыл. Во всяком случае я именно так истолковал кольнувшие рассудок эмоции. Каждое пустое кресло — ножом по сердцу. Хотелось немедленно что-то отчебучить, чтобы ух! Чтобы девчонка, торопливо делающая что-то со своей челкой, выронила расчёску, а Гертруда начала недовольно возмущаться.

Получается, я подсадил своего внутреннего Велиала на иглу «народного обожания»? Ха. Смешно…

Ещё мимоходом мелькнула мысль о том, куда всё-таки делся мой предшественник в этом теле. Ни мыслей, ни воспоминаний от него мне не досталось, только вот такие вот редкие вспышки эмоций, которые мне были не особо свойственны.

Но думать об этом было особо некогда, так что я изобразил несколько танцевальных движений, подстраиваясь под окружающих нас с Наташей танцоров и потянулся к микрофону.

— Ну что ж, долгожданное «попозже» наступило, — сказал я. — И у нас с вами время второго тура, о котором так долго говорили большевики… Так, стоп, это из другой оперы.

— А результаты первого тура вывешивать где-нибудь будете? — спросил тот сутулый очкарик, имя которого я почему-то даже запомнил.

— Так, я же правильно помню, что ты Иван? — я ткнул в него пальцем.

— Ну да, — кивнул он. — Иван Третьяк, у вас же записано должно быть.

— Черт, бумажку дома забыл, — я похлопал себя по карманам. — Короче, Иван, не сбивай меня с мысли. О чем я говорил? Ах да, второй тур. Иван, раз уж ты мне попался под руку, топай на сцену.

— А почему…? — начал он.

— Так ты идёшь, или я выберу других победителей? — перебил его я.

— Я иду, иду! — очкарик вскочил и зарысил к боковой лестнице на сцену.

— Так, теперь я выбираю! — вступила Наташа и приложила руку козырьком ко лбу. — Вот ты, в третьем ряду! С косичкой и дурацким цветком в волосах! На сцену!

— Ничего он не дурацкий, — огрызнулась девушка. Но встала и к сцене-таки пошла. — Мне эту заколку мама из Италии привезла!

— Как будет на итальянском «дурацкий цветок»? — спросила Наташа.

— Я не знаю, — промямлила девушка.

— Слушайте, а это вообще нормально, что вы делаете? — в четвертом ряду поднялась другая девушка. С короткой стрижкой и в платье вроде школьной формы — коричневом с белым кружевным воротником. — Если вы думаете, что можете издеваться, как хотите, потому что у вас конкурс, то это совершенно неправильно и нечестно!

— Девушка,

позвольте я отвечу на этот вопрос! — Константин Игоревич, сверкнув лысинкой, вскочил со своего места и бодро выкатился на середину сцены. — Володя, позволишь микрофончик? Спасибо! Милая барышня, я собирался сказать это все позже, но раз уж вы подняли этот вопрос, значит нам с вами нужно прямо сейчас об этом поговорить, чтобы в дальнейшем не возникло недопонимания. И те из вас, кому мои методы покажутся немыслимыми и неприемлемыми, смогли с достоинством попрощаться и уйти. Никто вас не осудит, профессия актера действительно подходит не каждому.

Препод сделал паузу и осмотрел зал смеющимися глазами. Хрен определишь, когда он на самом деле смеётся, потому что у него, натурально, просто лицо такое.

— Главное умение настоящего актера — это быть как вода, — продолжил он. — Как жидкость, которая без проблем примет любую форму, которая нужна режиссеру и по сценарию. И наш с вами курс будет направлен именно на то, чтобы из вас, дорогие мои, эту самую жидкость сделать… Ну или не жидкость, а хотя бы пластилин. И процесс этот будет, я вам скажу, не из приятных. Все вы, я уверен в этом, считаете себя личностями яркими и талантливыми. И со своими острыми углами, тараканами, «не хочу — не буду» и прочими поисками справедливости. И вот это все нам с вами вместе предстоит сломать, перемолоть и выбросить в мусорку. Будет больно, стыдно, возможно придется плакать… Но мы с вами договоримся на берегу — или вы подчиняетесь мне, потому что я знаю, что делаю. Или вы уходите.

Ого, вот что значит препод по актерскому мастерству! Константин Игоревич владел речью так, что сказал, на самом деле, гораздо больше, чем произнес вслух. Говорило его лицо, говорило положение тела, говорили глаза и руки. С мягкой манипуляции «не всем дано стать актерами» к грозному «вы подчинитесь!» И через секунду на сцене снова стоял скромный смешливый дядечка, при взгляде на которого автоматически хотелось улыбнуться.

«Ни фига себе! — восхитился я. — Как он это делает?!»

Я смотрел во все глаза, но не смог отсечь полноценно ни единой фишки, которыми он пользовался, чтобы достичь такого эффекта. Просто не хватило навыка, что ли. Достаточно жизненного опыта, чтобы понять, что вот это все и есть то искусство, которому он учит, но вот понять, КАК это происходит, оказалось выше моих нынешних компетенций. «Кажется, мне тоже нужно будет поучиться…» — подумал я даже с некоторой тоской. Пока что, выходя на сцену, я действовал чисто по наитию. Получалось неплохо, но скорее не от природного дара фиглярства, а из-за отсутствия страха облажаться, парализующего и липкого, который превращает прекрасных девушек в сутулых «буратинок» с трясущимися коленками, стоит им выйти из-за кулис. А парней — в деревянных по пояс чурбанов. И на лицах вот это вот: «Не смотрите на меня!» А я, получается, все ещё чувствую себя как на маскараде. Внутри головы я все ещё Владимир Корнеев из двадцать первого века, короткая стрижка, волосы с лёгкой проседью, горбинка сломанного черт знает когда носа… А в зеркале я вижу длинноволосого парня, хорошо хоть больше не такого дрища, как в первый день. И где-то я уже на все сто стал Вовой-Велиалом, но вот отношения со сценой до сих пор были где-то маскарадными. Владимиру Корнееву вот совершенно не страшно если Вова-Велиал Корнеев сморозит глупость.

Я чуть не заржал от диковатой абсурдности всех этих размышлений.

— Вот таким образом, ребятки, — развел руками Константин Игоревич и повернулся ко мне. — Так что если вам уже сейчас кажется, что испытание для вас слишком сложное, вам уже хочется взывать к справедливости и качать права, лучше уходите. Потому что когда мы дойдем до настоящего курса, Володю и Наташу с их специфическим юмором вы будете вспоминать едва ли не с нежностью. Все, Володя, я возвращаю вам микрофон и удаляюсь.