А дальше – море
Шрифт:
А во сне он вновь и вновь входит в океанские воды, полностью одетый, намокшая одежда тяжелеет. Он раздвигает волны, погружаясь все глубже, и вдруг оказывается в бальном зале – уходящий оттуда, когда другие только входят, он задевает их плечами, стараясь не смотреть в лица появляющихся родителей, зная, что в его глазах отражаются их взгляды, они в ужасе от того, что оказались здесь, что приняли такое решение, отправили своих детей далеко-далеко. Одних-одинешенек, далеко за море. Только на улице у отеля, где воздух плотен и душен, где нависают серые облака, Милли начинает рыдать по-настоящему, умоляя его вернуться и забрать их девочку. Он хватает ее за руку и тащит прочь. Во сне он протягивает руки, тянется вдаль в надежде подхватить корабль, на котором она плывет, и развернуть его обратно. Надеется, что сможет изменить его
Но история, которую Редж рассказывает друзьям, это только половина правды. Беатрис плакала, прижимаясь к нему, крепко обнимала. Она обвиняла Милли в том, что ее отправляют куда-то, отказывалась прощаться, злилась, что ей оставили всего двадцать четыре часа между тем, как сообщили об отъезде, и самим моментом прощания. Вообще-то на ее отъезде настаивал именно Реджинальд, понимавший, что бомбы падают все ближе и ближе, что нет иного способа спастись – ни для нее, ни для любого из них. Его старший брат воевал в прошлую войну, и он знал, что грядет. Война оставила длинную мрачную тень на его детстве. Так Редж узнал, что такое страх. Они с Милли оказались перед невозможным выбором. И он подумал, что лучше девочке уехать в Америку, где меньше шансов, что до нее дотянутся пальцы войны. Но он никогда не говорил Беатрис, что это он вынудил Милли согласиться. Позволил дочери думать, что выбор совершила Милли.
Милли никак не может совладать с гневом. Беатрис злилась на нее за то, что заставляет уезжать, а сама Милли – на Реджа, за то, что он ничуть не колебался, даже когда она умоляла. Позволь я поеду с ней, просила она. А потом ночью, когда они лежали без сна, уставившись в темный потолок: Давай она останется. У нас есть бомбоубежище и метро. Мы можем уехать к моим родителям в деревню. Я спасу ее, шептала она вновь и вновь. Я спасу ее. Но Редж уже принял решение.
Она никогда не считала себя злым человеком. Эмоциональным – да. Упрямым – безусловно. Но сейчас ее захлестывают ярость и скорбь. Она никогда не сможет простить Реджа. И знает, что никогда не простит себя. Раз за разом Милли мысленно возвращается в бальный зал, в те последние моменты, к теплу дочкиной щеки.
Она приколола на грудь Беатрис карточку, которую ей вручил чиновник. День выдался жарким, но руки у Милли были ледяными, и она все терла и терла их, перед тем как залезть за ворот платья Беатрис, чтобы застегнуть булавку. На карточке, помимо имени, был еще длинный номер, и Милли его запомнила, решив, что ни за что в жизни не забудет. Она думала, что это может быть единственным способом отыскать свою дочь. А по пути домой начала сходить с ума от ужаса, что не уверена, какая цифра последняя – три или шесть.
Вечером накануне в их маленькой кухне Милли вымыла и постригла волосы Беатрис, подстелив под ноги полотенце. Беатрис стояла в одном белье. Милли расчесывала влажные волосы перед стрижкой, любуясь густыми прядями, доходившими девочке почти до пояса. Именно тогда, повернув Беатрис к себе лицом, чтобы расчесать челку, она увидела, что у девочки начала расти грудь, и поняла, что когда увидит ее в следующий раз, дочь станет совсем другой. Она больше не будет ребенком. И ее опять накрыло гневом, но тогда она с ним справилась, не раздумывая укоротив волосы дочери; пряди падали на пол, ножницы щелкали, белое полотенце становилось коричневым, Беатрис плакала. Милли подстригла густую темную челку строгой линией по середине лба. Именно так она стригла ее в детстве, каждые три недели.
А сейчас Милли больше не может спать. Она лежит в кроватке Беатрис, свернувшись клубочком. Пытается представить, где сейчас ее девочка, посреди Атлантики. Голодна ли? Ей одиноко? И, должно быть, очень страшно, ведь вокруг корабля бездонный океан. Огромные волны. Бескрайнее море. Милли нюхает темный локон, спрятанный в пергаментном конвертике в ее записной книжке.
Беатрис терпеть не может свою прическу. Она с ней выглядит как ребенок. Рука тянется провести по волосам, а касается голой шеи. Девочки в каюте передают друг другу зеркальце, которое одна из них захватила с собой в чемодане. Беатрис убирает челку со лба, смачивая ее водой, и вслух ругает мать, к восторгу малышни.
Дни полны хлопот. Девочки одеваются, помогая друг другу застегнуть пробковые спасательные жилеты, и идут завтракать, а там им дают даже шоколадное мороженое. Они стайками бегают с одного конца корабля на другой, Беатрис всегда крепко цепляется за поручни и старается держаться поближе к середине. Корабль все время лавирует между серебристых айсбергов, сверкающих на солнце. На судне есть и мальчики, но они более буйные, чем девочки, и Беатрис сторонится их. К чаю подают печенье размером с ладонь. Тошнит уже меньше. В первые дни их постоянно рвало – в умывальники, в урны, в банки из-под кофе. По ночам, когда не спится, а малыши сопят на нижних койках, Беатрис выходит на палубу посмотреть на звезды. Она заворачивается в одеяло и ложится в шезлонг на палубе, подальше от борта. Вокруг темно и холодно, но все равно это одно из самых прекрасных зрелищ в ее жизни. Она и не представляла, что небо такое живое, такое огромное. Никогда прежде она не ощущала его бесконечность. Воздух совсем прозрачный. Интересно, доберутся ли они вообще до Америки. Кажется, что они застыли на месте, хотя корабль движется вперед. Девочки спрашивают друг друга, что будет, если война закончится, пока они тут, посреди океана. Они развернутся и поплывут домой? А как родители об этом узнают?
В самом начале Беатрис было страшно. Темный мрачный поезд, набитый детьми. Почетный караул, поющий «Пусть всегда будет Англия» [2] , и сама она махала маленькому британскому флажку. Ряды коек в рыбных пакгаузах Ливерпуля. Огромный корабль, накрытый черным брезентом. Трап, качающийся при каждом шаге. Они все были напуганы, и все затаились, не зная, кому можно доверять. Почти все девочки плакали. Но Беатрис держалась. Папа сказал, что она должна быть сильной.
Прошло всего несколько дней, но, вспоминая отъезд, Беатрис уже не может восстановить последовательность событий, только отдельные фрагменты. Видит себя сидящей на полу в своей спальне, она не хочет помогать и просто наблюдает, как мать укладывает вещи в маленький коричневый чемодан. Платья, сложенные втрое, свернутые в рулончики носки, а сверху легкий цветастый платок – подарок для женщины в Америке. Беатрис видит руки отца, обручальное кольцо на его пальце, как он засовывает в боковой карман пачку фотографий, как затягивает бечевку вокруг чемодана. Розово-голубой тряпичный коврик, который всю жизнь лежал у ее кровати, пятно в углу, похожее на собачью голову. Непривычный запах блинчиков, сахар для которых заняли у соседей для прощального завтрака.
2
Британская патриотическая песня 1939 года, ставшая особенно популярной с началом Второй мировой войны.
Месяцем раньше мать, вернувшись домой, застала Беатрис раскладывающей пасьянс на полу в гостиной, в противогазе. Она начала надевать его всякий раз, как оставалась одна. Беатрис ненавидела и противогаз, и этот его запах – гудрона на раскаленном шоссе. Мальчишки в школе натягивали противогазы на перемене, играя в салки на школьном дворе, их вопли, заглушенные резиновой маской, напоминали хрюканье. Но Беатрис знала, что это может спасти жизнь. Ее дядя сильно обгорел во время первой войны, темно-розовые полосы шрамов покрывали его руки. Увидев дочь, мать выронила покупки, драгоценные яйца разбились и растеклись по деревянному полу. Беатрис знает, что именно в этот момент мама решила, что Беатрис нужно уехать.
Воспоминания о бальном зале уже растворяются. Обрывочные картинки в полуночных снах. Огромные буквы, развешанные по стенам. Темный балкон, полный взрослых, которые смотрят вниз и машут. Рыдающая женщина. Странный американский акцент.
Спины родителей, уходящих прочь. Рука отца на мамином плече. Затяжка на мамином чулке.
На пирсе в Бостоне Беатрис стоит одна. Всех остальных уже забрали. Раннее утро, но уже жарко, на бледно-голубом небе словно мелком нарисованный серп луны. Беатрис надела свое любимое платье, красное шерстяное с белым воротничком и оторочкой на манжетах. Она старательно выбирала наряд, помня, как мама велела выглядеть прилично, но для нынешнего дня платье оказалось неподходящим, и капли пота уже стекали по шее и по спине.