А дальше – море
Шрифт:
– Здесь вода потеплее, – объясняет мистер Джи, потом разувается и, оставшись в купальных шортах и футболке, заходит по пояс в воду, крепко держа Беатрис за руку.
Он застегивает ей под подбородком купальную шапочку и учит опускать лицо в воду и выдувать пузыри, поворачивая голову влево и вправо. Показывает, как соленая вода помогает держаться на поверхности. Беа даже смеется, ну почти, с удивлением натыкаясь на участки теплой воды. Он отводит ее все дальше и дальше от берега, но все время поддерживает, он постоянно рядом.
Всю первую неделю они занимаются каждое утро, Беа с каждым днем встает все
Из окна ее спальни видно берег материка. У них есть несколько маленьких шлюпок – «флот», как называет его Уильям, иронично закатывая глаза, и Джеральд тоже так говорит, но без всякой иронии, – поэтому они могут плавать на лодке когда пожелают. В городке есть продуктовый магазин, ресторан, почта, несколько лавчонок поменьше, а еще теннисный корт и друзья – другие семейства, которые живут в городке или на других островах. Беа обещает себе, что еще до конца лета она сумеет добраться вплавь до города.
Реджинальд вступает в отряд гражданской обороны, объясняя Милли, что ему необходимо быть полезным.
– То, чем я занимаюсь на заводе, очень важно, наверное, – говорит он. – Но мне нужно больше. Нет никакого смысла сидеть дома по вечерам и выходным. Я вполне мог бы проводить это время в городе и помогать людям.
Правда в том, что Редж готов на что угодно, лишь бы сбежать из дома. Частенько после работы он заходит пропустить пинту, лишь бы вернуться попозже, – он никогда не знает, что ждет его за дверью. Иногда все в порядке, и он узнаёт в Милли девушку, в которую влюбился много лет назад. Но иногда ее злит буквально все. Он все делает не так. И слишком простое объяснение, что жизнь разделилась на «с Беатрис» и «без Беатрис». Нет, это все чертова война, проклятые бомбежки. Все изменилось.
Редж жалеет, что не пошел на фронт еще тогда, в самом начале, в 39-м. Он был на год старше призывного возраста, и опыт брата на первой войне заставлял колебаться, хотя, конечно, он был готов сражаться за правое дело. Но когда не пришлось поступать на службу, Редж испытал огромное облегчение. Он не хотел разлучаться с Беатрис и Милли, а ведь именно это и произошло: его дочь на другом берегу Атлантики, а жена закуклилась в собственных тревогах.
И Милли не одна такая. Парни на работе жалуются на своих жен, как те с ума сходят, только и думая про детей, которых отослали из города. Но никто из знакомых не отправил детей в Америку. Однако Редж все равно считает, что это было правильным решением. Да, вступление Америки в эту войну кажется все более вероятным. Но за океаном все равно безопаснее. Если бы Беатрис осталась в деревне, где сейчас живет множество ребятишек, он бы места себе не находил. Его вполне устраивает, что больше не нужно волноваться. Девочка хорошо питается, отлично успевает в школе, живет в семье, где о ней заботятся.
В субботу, когда он возвращается с учений, Милли сидит на диване и машет ему письмом.
– Новое, – улыбается она. – Прочесть тебе вслух?
Но голос у нее резкий, и, еще не видя бутылки, Редж чувствует запах алкоголя. По субботам такое теперь частенько.
– Валяй, – говорит он, опускаясь на стул, расшнуровывая и сбрасывая башмаки. Учения оказались тяжелее, чем он представлял, но ему нравится, что голова и тело несколько часов кряду заняты делом. Некогда думать о чем-то еще.
– Дорогие мамочка и папочка, – читает Милли, – сегодня я поймала макрель! Мы выходили в море на большом соседском катере. Я сама поймала, а потом миссис Джи приготовила ее с лимоном и сливочным маслом. Было вкусно.
Милли прерывает чтение и смотрит на потолок, где еще с начала войны трещина по штукатурке, с востока на запад.
– Я никогда не пробовала макрель, – говорит она, произнося «макрель» с американским акцентом, растягивая слово, будто в нем гораздо больше слогов. – Интересно, на что она похожа.
Редж наливает себе выпить из бутылки, стоящей на кофейном столике.
– На рыбу, наверное, – замечает он, и Милли смеется.
– Точно, – соглашается она. – Конечно же, на рыбу.
Смех у нее трескучий. Она продолжает читать письмо, в котором полно подробностей о летней жизни в Америке: еда, прогулки, теннис, закаты. Реджу нравятся все эти мелкие детали, они помогают точнее представить дочь в далеком незнакомом месте. Пес поранил лапу. Беатрис плавала наперегонки с Джеральдом и обогнала его. Она научила мальчиков делать бумажные кораблики, как ее саму когда-то научил Редж.
– Как ты думаешь, – спрашивает Милли, – эти люди вообще в курсе, что идет война? Что каждый день погибают люди?
– Господи Иисусе, – вздыхает Редж, – она счастлива. Разве не этого мы хотели?
– Я хотела, чтобы она осталась здесь!
Редж устал от этих разговоров.
– Хватит толочь воду в ступе, Мил. У нее должно быть детство. – Алкоголь начинает действовать, он чувствует, что заводится. – Давай расскажу тебе, что слышал на днях. В деревне детей заставляют спать в амбарах. Мальчика побили за разбитую тарелку. – Редж замолкает, прикидывая, рассказывать ли самое страшное. – Я слышал, что девочку возраста Беатрис изнасиловал отец семейства.
Милли как будто не удивлена. Может, ее сарафанное радио уже донесло эти слухи.
– А откуда нам знать, что то же самое не происходит с нашей дочерью? – говорит она. – Мы же не знаем этого человека. И двух его сыновей. Ты не задумывался, что может скрываться за картинкой этой идиллической жизни? За всеми этими, – она машет письмом у него перед глазами, – красивыми словами? Мы понятия не имеем. Она рисует для нас тот мир, который ей хочется, чтобы мы увидели. Мы то же самое делаем ради нее. Она тоже понятия не имеет, что мы преодолеваем, как я страдаю. Никто не знает, что происходит за закрытыми дверями.
Реджинальд откидывается в кресле, прикрывает глаза. Он понимает, что Милли сама не верит в то, что говорит. Она просто пьяна и пытается его провоцировать. В глубине души он уверен, что Беатрис в безопасности. Он верит ее рассказам. Они его радуют. Он словно видит, как она улыбается, выбираясь из воды на причал, видит, как мокрые волосы струятся по спине. И сам улыбается этим мыслям.
– А ты, – шипит Милли, – подлизываешься к этим америкашкам. А они такие же гадкие, как и мы.