А порою очень грустны
Шрифт:
— Да я просто в окно посмотрел!
— Нет, ты скоро точно глаза сломаешь!
— Что же мне теперь — совсем их завязать?
Но Клер уже вошла во вкус. Победа над Митчеллом, еще более эффектная в силу его неловкости, привела ее в экстаз. Щеки ее горели от удовольствия.
— Твой друг меня не переваривает, — сказала она, уткнувшись головой в плечо Ларри.
Ларри посмотрел Митчеллу в глаза; взгляд его был не лишен сочувствия. Он обнял Клер.
Митчелл не обиделся на него — на месте Ларри он поступил бы точно так же.
Дождавшись конца ужина, Митчелл извинился и встал, сказав, что ему хочется немного прогуляться.
— Не сердись на меня! — упрашивала Клер. — Смотри на женщин сколько хочешь. Я ни слова не скажу — обещаю.
— Да нет, все нормально, — ответил Митчелл. — Я пошел к себе в отель.
— Приходи завтра утром к Клер, —
Поначалу Митчелл несся вперед, подталкиваемый одной лишь яростью. Клер была не первой студенткой, указавшей ему на его сексистское поведение. Подобное происходило уже не первый год. Митчелл всегда считал, что настоящие отрицательные герои — ровесники его отца. Эти старые пердуны, ни разу в жизни не вымывшие ни одной тарелки, не сложившие ни пары носков, — они были истинными врагами феминисток. Однако атака на них оказалась лишь первым шагом. Теперь, в восьмидесятые, споры о равном разделении домашних дел или несправедливость, кроющаяся в открывании двери «для дамы», — все это были старые песни. Движение стало менее прагматичным, более теоретическим. Подавление женщин со стороны мужчин состояло не просто в тех или иных действиях, но включало в себя целую систему видения и мышления. Университетские феминистки потешались над небоскребами, называя их фаллическими символами. То же самое они говорили о космических кораблях, хотя, если задуматься на секунду, их форма была продиктована не фаллоцентризмом, а аэродинамикой. Интересно, долетел бы до Луны «Аполлон-11» в форме влагалища? Пенис образовался в процессе эволюции — конструкция, полезная для достижения определенных целей. И если она действует как в случае опыления у цветов, так и в случае осеменения у хомо сапиенс, то кто в этом виноват? Разве что биология. Но нет же — все большое или величественное по замыслу, любой длинный роман, монументальная скульптура или высокое здание превращались в глазах «женщин» — знакомых Митчелла по университету в проявления мужской неуверенности по части размеров собственного пениса. Еще девушки постоянно твердили про «мужскую солидарность». Стоило собраться парням, хотя бы вдвоем, чтобы хорошо провести время, как находились девушки, которые видели в этом нечто патологическое. Хотелось бы мне знать, думал Митчелл, что такого замечательного в женской дружбе? Может, и тут не помешало бы немного женской солидарности.
Кипя от этих мыслей и бормоча себе под нос, Митчелл не заметил, как оказался у Сены. Он пошел на тот берег по мосту Понт-Неф. Зашло солнце, включились фонари. Посередине моста, на скамейке в одном из полукруглых выступов, собралась группа подростков. Парень с лохматой, как у Жан-Люка Понти, головой бренчал на акустической гитаре, а его друзья слушали, курили и передавали по кругу бутылку вина.
Митчелл понаблюдал за ними, проходя мимо. Даже в бытность свою подростком он не был таким.
Пройдя еще немного, он облокотился на перила и уставился вниз, на темную воду. Гнев его утих, уступив место общему недовольству собой.
Наверное, так и есть — он смотрит на женщин как на предметы. Он ведь все время о них думает. Часто глядит на них. И разве это думание и разглядывание не включает в себя их груди, губы и ноги? Люди женского пола были предметом пристальнейшего интереса и изучения со стороны Митчелла. И все-таки он считал, что такое слово, как «объективизация», не охватывает всех тех чувств, которые вызывали у него эти привлекательные — и притом умные! — существа. При виде красивой девушки Митчелл ощущал скорее нечто такое, что бывает в древнегреческих мифах, когда от красоты человек превращается в дерево, прирастает к месту — навсегда, от одного лишь желания. Нет, так, как относился Митчелл к девушкам, к предметам относиться было невозможно.
Excusez-moi [22] — к женщинам.
Было и еще одно очко в пользу Клер. Все время, пока она обвиняла Митчелла в том, что он смотрит на женщин как на предметы, он потихоньку смотрел на нее как на предмет! У нее была такая замечательная задница! Такая круглая, идеальная, живая. Каждый раз, когда ему удавалось украдкой взглянуть на нее, у Митчелла возникало странное чувство, будто та смотрит на него в ответ, будто задница Клер не во всем разделяет феминистические убеждения своей хозяйки и вполне довольна тем, что ею восхищаются, — иными словами, будто задница Клер обладает независимым сознанием. Плюс к тому Клер была подружкой его лучшего
22
Простите (фр.).
Под мостом прошел туристический катер, сияющий огнями.
Чем больше Митчелл читал о религиях, о религиях мира вообще и о христианстве в частности, тем больше он понимал, что все мистики говорят одно и то же. Просвещение — продукт угасшего желания. Желание не приносит полного удовлетворения — только частичное, до тех пор, пока не придет черед следующего искушения. Да и то лишь в том случае, если тебе повезет добиться того, что хочешь. А если нет, твоя жизнь так и проходит в безответных страстях.
Сколько уже времени он тайно надеялся жениться на Мадлен Ханна? В какой мере его желание жениться на Мадлен Ханна проистекало из его настоящего, подлинного влечения к ней как к человеку, а в какой — из желания обладать ею и тем самым удовлетворить свое самолюбие?
Возможно, жениться на своем идеале не так уж и замечательно. Вероятно, обретя свой идеал, начинаешь скучать и желать другого.
Трубадур играл песню Нила Янга, воспроизводя слова в точности, до последнего гнусавого вздоха и подвывания, не понимая, что они означают. Люди постарше, лучше одетые, прогуливались по обоим берегам, направляясь к подсвеченным прожекторами зданиям. Париж был музеем, где выставлялось не что иное, как он сам.
Разве не приятно было бы покончить со всем этим? Покончить с сексом, с томлением? Сейчас, ночью, сидя на мосту, под которым текла Сена, Митчелл в какой-то мере мог представить себе, что с этой задачей возможно справиться. Он поднял глаза на множество освещенных окон вдоль излучины реки. Представил себе множество людей, которые ложатся спать, читают или слушают музыку, множество жизней, которые обитают в большом городе вроде этого, и, мысленно воспарив, взлетев над крышами, попытался ощутить себя — зазвенеть струной — среди этого множества трепетных душ. Ему до смерти надоело жаждать, хотеть, надеяться и терять.
Боги долгое время общались с человечеством. Потом они почувствовали то ли отвращение, то ли разочарование и устранились. Но может быть, они еще вернутся, приблизятся к заблудшей душе, до сих пор не утратившей пытливости.
Вернувшись к себе в отель, Митчелл покрутился в холле — на случай, если появятся какие-нибудь дружелюбно настроенные путешественники, говорящие по-английски. Никто не появился. Он поднялся в номер, взял полотенце и принял чуть теплый душ в общей ванной. При нынешних расходах у Митчелла ни за что не хватит денег добраться до Индии. Завтра необходимо начать новую жизнь.
Снова придя к себе в номер, он стянул с кровати покрывало мышиного цвета и голышом забрался в постель. Лампа на тумбочке была слишком тусклой для чтения, поэтому он снял абажур.
Работа Сестер состоит, в частности, в том, чтобы подбирать умирающих на улицах Калькутты и привозить их в предоставленное матери Терезе для этой цели здание (некогда храм, построенный в честь культа богини Кали), с тем чтобы они, выражаясь ее словами, умирая, видели перед собою любящий взгляд. Одни действительно умирают, другие остаются жить, и о них заботятся. Тусклый свет проникает в этот Дом для умирающих сквозь окошки, расположенные высоко в стенах, поэтому Кен твердо заявил, что съемки здесь невозможны. У нас с собой был лишь небольшой прожектор, и осветить помещение должным образом за имеющееся в нашем распоряжении время не представлялось возможным. Тем не менее решено было попробовать, однако Кен, чтобы подстраховаться, снял еще и дворик снаружи, где грелись на солнце некоторые из обитателей Дома. Когда пленку проявили, выяснилось, что сцены, снятые в помещении, омывает особенно прекрасный неяркий свет, тогда как сцены, снятые на улице, вышли довольно неясными и размытыми.
Как это объяснить? Кен все время утверждал, что с технической точки зрения такой результат совершенно невозможен. Чтобы доказать свою правоту, во время следующей своей поездки на съемки — на Ближний Восток — он использовал те же материалы при похожем плохом освещении, и результаты получились абсолютно отрицательные… Дом для умирающих матери Терезы переполняет любовь, что чувствуется сразу же, стоит лишь войти туда. Эта любовь светится, подобно нимбам, какие художники изображают вокруг головы святого… Лично я убежден, что Кен зафиксировал первое подлинное фотографическое чудо.