… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Однако, постоянно в работе только один котёл, во втором от входа зале – остальные котлы резервные и для отопления в зимний период.
Наша задача летом – обеспечить подачу пара в поварские котлы на кухне для варки пищи, плюс к тому, горячую воду для посудомойки.
Не считая бани раз в месяц.
Три-четыре часа приходится сидеть за круглым столом под высоким окошком напротив неумолчного воя воздушного насоса и гуда пламени форсунки в топке котла, пока дежурный повар не постучит в запертую на крючок дверь и скажет,
Тишина – это неоценимая благодать.
Направо от входной двери насосная – гонять зимой горячую воду по системе отопления, а если пройти прямиком, то в углу, позади пары котлов первого зала – дверь в мастерскую, где есть окно, деревянный верстак и железный ящик, в котором хранится молоток и тупое зубило; в стене повыше ящика – выключатель электролампочки и узкое зеркальце вмурованное в штукатурку.
Приход лета ЧМО в/ч 41769 отметило общей попойкой.
Отрядная машина, развозящая ужин для сторожей-военнослужащих и тех, кто занят особо неотложным трудом на объектах, вернулась с ящиком водки контрабандно уложенной в опорожнённый котёл-термос.
Дежурный на КПП, как заведено, ограничился мимолётным взглядом в кузов поверх борта возвращающейся в часть машины.
Возлияние началось после отбоя у дальних боксов.
Меня тоже позвали – кочегар нужный в солдатском быту человек.
В ярком свете полной луны человек пятнадцать чмошников сели широким кругом на землю, словно племя аборигенов данного поля, лицами внутрь круга, где отблескивало стекло бутылок и белели бока пары бачков с мясом, поджаренным поварами в больших противнях на кухне. На подстилке из мешковины громоздились несколько буханок хлеба нашинкованные в хлеборезке.
Прежде мне ещё не доводилось пить водку с горл'a.
Сперва гадостно, а потом сама льётся.
Жаль закусь быстро кончилась.
Бутылку я так и не допил. Поднявшись на нетвёрдо стоящие ноги, с наилучшими пожеланиями честной компании, я оповестил о незамедлительном отбытии меня в Дёмино.
Спакуха, кенты! Како дежурны бля кака часть? Пшёл он! Я сам дежурны!.. бля…
Но чтобы, всё же, не нарваться, я преодолел ограждение вдали от казарм, неподалёку от свинарника и взял курс на круглый лик полной луны, что светила со стороны Дёмино, но качалась туда-сюда, как на качелях.
Я бормотал ей выговоры за непостоянство и этому полю тоже, что устроило тут морскую качку.
Потом я свалился и попытался приподняться на локтях, но земное притяжение оказалось неодолимым, а поле таким ласкающе мягким.
Проснулся я в сумерках рассвета, всего за сотню метров от свинарника, сдыхая от жажды, и побрёл обратно – выпить воды из крана в кочегарке и свалиться на деревянный верстак в мастерской.
Пожалуй, я чересчур послабил удила своих грёз, когда решил, что до конца службы буду кантоваться в пределах клуба и кочегарки.
После одной из ночных смен майор Аветисян застал меня спящим в мастерской и приказал отправляться в роту.
И это в то время, когда многие чмошники манкировали даже вечерней проверкой!
Штабной писарь спал в санчасти. У художника Лопатко вообще своя комната в клубе.
А тут сидишь весь день под вой мотора, потом ещё на вечернюю проверку топай, где за других чмошников из строя выкрикивают «на дежурстве!», и – нет вопросов.
Чтоб как-то скоротать время пока варится обед-или-ужин-или-завтрак, я через писаря взял книгу в штабной библиотеке. Взял за толщину, чтоб на дольше хватило.
«Идиот» Достоевского.
У-ух! Вот это – книга.
Кульминация за кульминацией.
После школьной программы и не подумал бы, что он так круто пишет.
А больше в штабе и брать нечего – всего одна полка книг, но после Достоевского на Б. Полевого и Н. Островского совсем не стоит.
Рудько в клубе дал мне буклет «Beatles in America» про ихнее турне там.
Привезено кем-то из «молодых». Я взялся перевести – текста немного, всё больше фотографии.
Однако, без словаря под рукой, моего школьного запаса хватает с пятого на десятое.
Так что перевод получился с домыслами и пропусками, но Рудько и так остался доволен.
Вобщем – рутина из шипения пара, гуденья мотора, вечерних проверок и – снова в клуб.
А утром всё сначала.
Вот Джафаров в кочегарку заскочил. Лицо белое, рубаха на спине тоже – где-то об побелку теран'yлся.
– Спрячь! Начальник штаба за мной!
Я в дверь гляжу, а тот уже сюда от кухни прёт своей боксёрской походочкой.
Джафаров еле успел через окошко мастерской в бурьян за кочегаркой выпрыгнуть.
– Никак нет, товарищ майор, сюда никто не заходил.
Но у него нюх, как у собаки и уже слышу за углом:
– Прапорщик Джафаров! Ко мне!
Пиздарики тебе, прапорщик…
Чего это начштаба за ним как с хуя сорвался?
Хотя, какая в хуй разница…
А вечером в поле другая охота.
Отдельная рота обложили крысу и загнали в трубу с заглушкой; плеснули туда бензина и подожгли.
Она выскочила и скачет по полю, как ком пламени, а они следом – культурно-спортивный досуг.
Потом, в ночную смену, я увидел крысиный выводок в проходе вокруг печи с котлами и с криком бросился на них – затоптать; но разбежались.
За что, спрашивается, я вдруг так крыс возненавидел?
Инстинкт самосохранения.
Они ведь людям, и мне в том числе, не простят сожжение той крысы; вот я и кинулся их превентивно перебить.
Придурок.
Однажды я спал на верстаке, а мне что-то на грудь уселось; тёмное такое, типа, сгусток чёрного тумана и – давит; хочу сбросить, а сил нет ни шевельнуться ни даже криком спугнуть; тягостно так…