… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Накануне вечером Серый заставил «молодого» автокрановщика везти его с объекта в часть, а уже возле отдельной роты сел сам порулить и – врезался в столб.
Ничего страшного не произошло, крану даже ремонт не нужен, но начштаба утром как узнал – взбеленился и догнал Серого возле сортира.
– Бляааадь!!
Какой замах! Какой хук! Майор вложил в удар весь вес своего габаритного тела и – … промахнулся.
Отскочил Серый.
М-да… Эх, майор, а я-то думал, что ты боксёр…
Начштабу помогли подняться, Серого сопроводили на «губу».
На
– Товарищ замполит, мне характеристику надо.
– Какую ещё характеристику?
– Для поступления в институт.
– Ну, ты, Огольцов, совсем, блядь, борзой! Охуел? Алкоголик, наркоман, дебошир! Я тебе такую дам характеристику, что тебя ни одна зона не примет – прямиком на крытку повезут.
Наша вина перед обществом, что ты вообще отсюда выходишь!
Ну, ничего, общество с тобой справится – в мелкий порошок перетрёт!
Нам троим выдали в штабе деньги. Ничего себе! Так я ещё и заработал!
Сто двадцать рублей за два года честного труда.
Мы с Рудько поехали провожать Рыжего и заодно экипироваться.
В дорогу Рудько купил себе спортивную сумку, а я дипломат-кейс; они только-только входили в моду.
Его чёрное пластмассовое нутро приняло в себя дембельские гостинцы – колготки Ольге в прозрачном целлофане, бутылку водки нам с отцом, и малиновую шёлковую скатерть с бахромой за 7 руб. 50 коп., которую Рыжий купил своей мамане, но попросил, чтоб полежала в дипломате, пока сбрызнем ему дорожку. Туда же я положил туфли – лёгкие и практичные, из чёрного вельвета, всего за шесть пятьдесят, потому что в отряде я так и не смог найти ботинки для парадки, а те, в которых вышел в город, нужно вернуть в каптёрку третьей роты.
Когда мы сбрызнули Рыжему дорожку и шумно попрощались, не доходя до остановки, откуда ему ехать на вокзал, я не был пьяным и помнил, что в моём дипломате лежит малиновая скатерть с бахромой, которую он купил своей мамане.
Я не напомнил Рыжему о ней.
Я её украл.
В какой-то момент, предоставляя мне последний шанс, он отрезвело глянул на меня – может вспомню? Но я смолчал.
Он снова захмелел и пошёл к остановке; вот между нами десять метров; двадцать…
Но я так и не окликнул:
– Рыжий! Ты ж забыл!
( … и никакая падла с берегов Варанды не оправдает эту мою подлость …)
Следующим утром на разводе мы с Рудько стояли лицом к строю и начштаба объявил, что мы уходим на дембель.
Мы сделали поворот «налево!» – я со своим дипломатом и Рудько с синей спортивной сумкой.
Через пару шагов комбат углядел на мне вельветовые туфли, направляющиеся к воротам, за которыми затаилось в засаде общество, изготовясь стереть меня в порошок в первый же удобный для этого момент.
Батяня-комбат сделал последнюю отчаянную попытку спасти обречённого:
– О! А эт чё за еби о мать?!
– Да, пусть пиздует к еб'eне ф'eне!– сказал начштаба.– Заебал, блядь, он уже, на хуй.
Прощайте и вы, отцы-командиры…
Но и сутки спустя я всё ещё торчал в Ставрополе.
В его аэропорту деревенского вида.
Мало «отслужить как надо», надо ещё суметь вернуться.
У меня был билет до Киева, купленный в городской кассе Аэрофлота, и я провёл ночь в гостинице, но когда приехал в этот, типа, аэропорт, посадку отложили на час, потом ещё на один и лишь к полудню наш АН-24 пробежал по взлётной полосе и под крылом самолёта, под гул моторов, поплыли редкие облачка и топографические пейзажи.
Стройбат остался в прошлом, но я всё ещё оставался в стройбате и думал о старшине первой роты, что на прошлой неделе прицепился ко мне в городском автобусе.
Главное, оно ему надо? Он же в гражданке был. Подвыпивший, вот и решил пошугать.
– Ты чё тут? Немедленно в часть. Комбату скажу на разводе.
– А я скажу, что ты был пьяный как свинья.
Никто никому ничего не сказал.
И тот майор тоже в гражданке был. Вообще не знаю откуда он и что.
– Я – майор!– кричит.– Ты что себе позволяешь?!
А почём я знаю, что ты майор, если ты в гражданке?
Вот у меня всё ясно. Глянь на погоны – рядовой стройбата.
Это мы с ним из-за буфетчицы в кафе сцепились.
Ядрёная баба. Она сперва больше ко мне имела склонность, пока он майором не объявился. Может врал?
Нет такую бабу не проведёшь.
Я всё ещё принадлежу стройбату, какая-то часть меня осталась в нём.
Навсегда.
Какую-то часть его я уношу в себе.
До конца.
Но ни о чём таком я не думаю. Я – просто дембель летящий домой.
Не домой, в смысле, в казарму, а домой, в смысле, домой.
Хотя мать писала, что дом продали и купили пол-хаты дальше на Посёлке.
Ничего, найду, адрес знаю.
Но долго думать о Конотопе не получается; думать о нём я отвык, вот и думаю о привычном.
Как мы водили пятигорского ударника в лётное училище, показывать на что он годен.
Втроём пошли – Длинный, ударник тот и я, чтоб те курсанты из их вокально-инструментального ансамбля убедились, что лабух клёво стучит и поговорили б со своим замполитом приткнуть его в ЧМО при училище.
Такая была идея.
Курсанты как раз на сцене репетировали. Зал, как летний кинотеатр – без крыши.
Длинный гитару их взял, ударник за барабаны сел.
Ну, и врезали попурри из Джимми и Джимми. Отвели душу.
Как трактором проехали по тем курсантам в голубых погонах.
Им же барабанщик нужен типа того, что за пионерским знаменем рядом с горнистом ходит:
ду-ду-ду-д'y, ду-ду-ду-д'y.
Вряд ли они своему замполиту хоть слово об этом приходе сказали.