… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Там я прочитывал «Morning Star» почти от корки до корки – кроме последней спортивной страницы, которую всегда игнорировал.
Газету я оставлял лежать на берегу – авось кому и пригодится.
Обратный путь тянулся вдоль основной двухколейной магистрали. Тропою под её высокой насыпью я входил в Конотоп и долго шёл вдоль огородов – аж до второго моста, где железная дорога сворачивает к Вокзалу.
Тут мы с ней расставались и по окраинным улочкам я шёл вдоль Болота уже в вечерней темноте, чтобы за старым кладбищем пересечь
В целом получался замкнутый круг – откуда вышел, туда и вернулся, прошагав весь день. Эти сольные марш-броски заменили мне демонстрации.
…ах, о чём
мы хох'oчем?
ведь не 'oчень
ох'oчи…
Но всё это в дальнейшем, а в самый первый раз при мне не было газеты «Morning Star», но было ощущение булавочного укола в грудь слева. И он никак не проходил, сколько не почёсывай рубашку в этом месте.
И даже ночью он оставался со мной, поэтому с утра я решил заняться трудотерапией.
Я отправился в локомотивное депо, проник на его безлюдную и тихую, по поводу второго праздничного дня, территорию и там вышел к незавершённому строительству административного корпуса.
У груды силикатного кирпича нав'eзенного самосвалами я установил пустой поддон и принялся складывать на него кирпичи.
Иногда приходилось левым локтем зажимать грудь, пронзаемую уже не булавкой, а спицей.
Когда на поддон были сложены все двенадцать рядов кирпича, я сказал себе, что жить буду и поднялся на незавершённый третий этаж.
Тут я снял с угла кладки Весёлого Роджера, сунул его в дыру одной из плит перекрытия и присыпал засохшим раствором.
Запугиванья Кирпы остались пустой угрозой – в то лето меня так и не увезли в Ромны.
Неужто я поумнел?
Сомневаюсь. Просто как-то не подвернулись ничьи высокопоставленные мозоли.
К середине мая игла, или булавка, или что уж там воткнулось мне в грудь, потихоньку сама собой вытянулась, а через много лет мне стало ясно, что это я пережил свой первый инфаркт.
В моём не продуманном в подробностях плане подкатила несложная и даже приятная деталь – сборка отпечатанных текстов в один общий том рассказов.
Для этого я купил в Универмаге папку с плотной пластиковой обложкой и никелированными кольцами-застёжками внутри.
Обычно в таких папках держат общегодовые бухгалтерские отчёты на полках, в ряду таких же папок с широкими корешками.
Дырокол для пробивки страниц машинописного текста по размеру кольцевых застёжек я взял у секретарши СМП-615.
Начальник аж позеленел, увидав меня в пределах своей птицефабрики, но его мозоли ещё не доросли считаться высокопоставленными.
Смонтированный в папке сборник рассказов разместился в симпатичном целлофановом пакете и я повёз его – трубите фанфары! литавры гремите! – в стольный град Киев, в книжное издательство «Днiпро».
В первом кабинете, где я гордо объявил, что тут, вот, у меня сборник переведённых рассказов В. С. Моэма, улыбчивый молодой человек ответил, что по Моэму он не специалист и нужный мне сотрудник сидит через два кабинета по коридору, может быть, проводить?
С не меньшей благовоспитанностью я сказал, что, по-моему, и сам найду, спасибо.
В кабинете по указанному адресу сидел полноватый, но тоже молодой человек и с отвращением смотрел на кучку машинописных страниц в фиолетовой картонной папке с белыми шнурочками-завязками на своём столе.
От Моэма он не открещивался и тогда я вынул и положил ему на стол увесистый том в серой пластиковой обложке.
Он нехотя открыл, глянул на название первого рассказа – «Дождь» – и спросил кто меня прислал.
Я обомлел и начал лихорадочно догадываться: выходит, сюда нельзя от самого себя. Такие номера тут не проходят. Надо чтоб меня прислал герцог ***, тогда приёмщик поймёт чей я вассал, сопоставит вес герцога со своим сюзереном – маркизом ***, и будет знать как меня принять.
Последует удостоверительный звонок по телефону и станет уже окончательно ясно куда сунуть страницы печатного текста оказавшиеся у него на столе.
Но куда, при такой системе, независимому копьеносцу податься?!
Он, на всякий случай, ещё раз раскрыл том где-то посередине и тут же захлопнул обложку.
– Я просто посыльный,– ответил я.– Меня попросили отнести в ваше издательство, вот я и принёс.
– Кто?
Я открыл обложку и показал квадратик бумаги приклеенный к ней с изнанки, где, на всякий, значился мой конотопский адрес.
– Вот этот мой друг,– сказал я.
Должностным лицам говорить с посыльными гонцами не по рангу, тем более даже не от какого-нибудь никудышного маркграфа, а из Конотопа.
Мы холодно простились и я ушёл.
На следующий вечер в Конотопе, на улице Декабристов 13, меня, после работы, ждала на полках этажерки бандероль в жёсткой горчично-коричневой бумаге почтовых отправлений.
У меня не было причин открывать бандероль. Зачем?
По размерам и знакомому весу я и не глядя знал чт'o там внутри.
Годовой отчёт за минувшие шесть лет жизни – 472 страницы; 35 рассказов Моэма в переводе на украинский язык.
Странно как она вообще не пришла в Конотоп раньше моего возвращения из Киева.