?A?THRA (Крымский детектив). Часть I
Шрифт:
Аня?
У Иннокентия сдавило горло, рука дернулась, будто сквозь телефон он мог коснуться дочери.
– … у Марины Леонидовны на могиле не были, конечно? – спросил скелетик. – Туплю, вы и у мамы не были. Вас же сразу арестовали… – дочка помолчала, затем с гордостью сообщила: – Цветы для клумбы я сама выбирала. Мы бы как-нибудь вместе сходить могли. Ну, на годовщину. Отметить, что одной гнидой на земле стало меньше. Нет?
Иннокентий обмер и застыл от этой «гниды». Секунду или две спустя он сообразил, что до треска сжимает в руке телефон, едва не раздавливая его. Запись приостановилась
– Хочешь и дальше ей жизнь ломать? – спросил Костян и добавил после паузы: – Не поедешь сам – попадешь под нарушение условно-досрочного. Все официально оформлено на Ростов.
Иннокентий медленно опустил телефон на стол, разжал пальцы. Посмотрел в карие глаза Костяна, окруженные морщинками, красноватые, усталые. Выпятил подбородок.
Молчать.
Молчать.
– Да ешь твою! – выругался Костян и отвернулся, посмотрел в окно, за которым блестело сквозь голенькую иву беспощадное солнце. Потом он резко встал и вышел.
Секунд через десять загудел принтер, и сквозь его шум донесся злой голос Костяна:
– Этого в СИЗО!
Иннокентий закрыл глаза и набрал полную грудь воздуха. Перед внутренним его взором стояла бледная, как призрак, Аня. На видео ей было лет пятнадцать. Сейчас…
Сколько же ей? Двадцать шесть или двадцать семь?
Какая она сейчас?
Какая?
#8. АЛЕКС
Слепило солнце. Налево и направо тянулся покосившийся, проржавшей проволочный забор. Полицейская направилась к едва различимой калитке с табличкой «Проход на причал закрыт». Табличка была грязно-белая, буквы – красные, написанные от руки. Ниже была еще одна:
СОБАКА
БЫСТРАЯ, ХИТРАЯ, ОПЫТНАЯ,
АГРЕССИВНАЯ И ЗЛОПАМЯТНАЯ
– Алекс?
Саша вздрогнула, оглянулась на подъездную дорогу и двинулась следом. Полицейская достала ключи, стала открывать ржавый замок, но забинтованная рука не слушалась, и она вполголоса ругалась:
– Блин. Блин. Блин…
Пальто ее хлопало от ветра, черные волосы швыряло по белому лицу. Было в ней что-то от Возрождения, подумала Саша, только не золотоволосого, не весеннего, а мрачного и болезненного – босхианского. Глаза расставлены чуть дальше, чем надо; щеки чуть круглее, чем принято. Нос кнопкой, на губах – недоулыбка, под нижними веками складка от легкого прищура. Будто полицейская всегда что-то знала про тебя, и знала что-то нехорошее.
Замок наконец щёлкнул, и калитка заскрипела, открываясь; задребезжала ржавая проволока.
Они прошли на убитую набережную, где – не будь такой солнечный день – все навевало бы мысли о конце света. Слева гнил дом охраны; под ногами зияли трещины и провалы, будто после землетрясения. Асфальт выламывали пучки пожухлой травы, нагие деревца, кустики. Вдали набережная переходила в бетонный причал. Одна из его секций просела под воду, а другая плавала посреди залива, превратившись в остров чаек. Тут и там тянулись граффити и надписи белой краской: «Опасно!», «Аварийная зона!», «Проход воспрещён!».
Саша кивнула на дом охраны и спросила:
– Надеюсь, ты не тут живешь?
– Это о… отца. Я теперь там. – Полицейская показала на старую баржу за причалом. На борту ее виднелась надпись: «Завод Ленинская кузница. Судно № 966, Построено в 1966 г.». Дальше вытянулся к голубому небу ржавый портовый кран, который своей стрелой перекрывал шар солнца, а еще выше и дальше темнело в соснах здание не то отеля, не то санатория – тоже на вид заброшенное.
– Ты милая. Ты живешь в заброшенном порту на грузовой… галоше.
Полицейская покачала головой.
– Это не порт, это затон. Сюда приходили корабли, которые ждали груз или… окончания карантина. Или… запоя.
– Скамейка в парке уже не кажется такой ужасной.
Полицейская дернула бровями, но ничего не ответила.
Они миновали дом охраны, на пороге которого желтели слипшиеся письма, извещения, уведомления. Ветер временами тормошил их и утаскивал бумажку-другую в полет по набережной.
– Дай угадаю, – предложила Саша. – Твой отец – моряк, который подолгу не возвращается домой.
Полицейская чему-то улыбнулась.
– Ну почти. А твой?
– Он… он ваш коллега.
– То есть? – удивилась полицейская и даже замедлила шаг.
– Ну кто вы там все?
Саша неопределенно взмахнула рукой и вновь посмотрела на дорогу – пусто.
Полицейская заметила этот взгляд и заметно напрягалась.
– Алекс…
Саша сделал вид, что не слышит, и поднялась по громыхающему трапу на баржу. Под ногами мелькнула тёмная полоска воды, на поверхности которой колыхалась пленка ржавчины – видимо, из-за гниющего корпуса судна. Сашу передернуло, но она отвернулась и вопросительно показала на кабину:
– Мм?
Полицейская кивнула налево, и они спустились по двум лестницам в жилой отсек. Окна здесь были занавешены жалюзями и царил солнечный полумрак. Слева угадывалась кухня – к удивлению Саши, с вполне современными батареями и индукционной плитой. На дверце духового шкафа висело вафельное полотенце, мятое, в красную и черную полоски. В раковине горой возвышалась грязная посуда: остатки наггетсов, салата, недоеденный «Наполеон». Гудел холодильник, желтела бутылка оливкового масла, блестела микроволновка, отражая в себе, как в зеркале, кофемашину и электрический чайник. Только гниловатые стены, крытые панелями из полупалстика-полуДСП – Саша так и не смогла опознать материал – ясно говорили, что барже стукнул не первый десяток лет.
Полицейская вдавила зелёную кнопку в стену, и где-то под ногами загудело. Запищала микроволновка, моргнула плита, засветился синим неоном чайник.
– Обувь здесь, – Полицейская показала на резиновый коврик в коридоре, где стояли тапочки-лягушки, сняла ботинки и прошла направо.
Там ютилась не менее современная спальня: угловой стол, угловой диван, угловой комод – все из IKEA. На пирамиде из трех полок восседала плазма дюймов в пятьдесят. На сушилке висело с дюжину трусов и лифчиков всех цветов радуги – полная противоположность верхней одежды полицейской, которая на людях погребала себя под черными и серыми цветами.