А в городе звёзд не видно…
Шрифт:
Несколько новых глотков не дают никакой ясности, зато подталкивают довести начатое до конца, и он снова поглаживает бёдра, теперь уже горячие и слегка влажные от пота и размазавшейся повсюду смазки. Трусики всё ещё сдвинуты в сторону, и оказывается достаточно слегка раздвинуть половые губы, чтобы коснуться набухшего клитора. Ему просто нужно убедиться, что ей тоже хорошо.
Пальцы водят по кругу, соскальзывают вниз и проникают внутрь неё всего на одну фалангу, захватывают новую порцию влаги и тут же возвращаются обратно, осторожно усиливают давление на самое чувствительное место. Вторая рука зарывается в растрепавшиеся волосы,
Ему кажется, что это длится несколько часов. Глаза слипаются, пока язык и пальцы продолжают двигаться в заданном темпе по чистой инерции. Заснуть не позволяют только её приглушённые всхлипы, действующие невероятно отрезвляюще, и ощущение впивающихся в предплечье ногтей. Страх атакует его, парализует и постепенно замедляет все действия, подталкивает немедленно прекратить и спросить, в порядке ли она. Они ведь всё ещё друзья?
Но прежде, чем он успевает задуматься, что и как делал последний час, её тело снова выгибается дугой, теперь уже по своей воле, а ноги плотно смыкаются, с силой сжимая оставшуюся между ними ладонь.
***
Он открывает глаза и замечает, что на улице уже светает. Память отказывается помогать и подсказывать, почему вокруг незнакомая обстановка, а голова болит так сильно, будто вот-вот расколется на части.
Ему удаётся опознать комнату только по её хозяйке. Она мирно посапывает рядом, пропахшие алкоголем и табачным дымом светлые пушистые волосы лезут в глаза и щекочут лицо. Но даже так они кажутся приятными и маниакально притягательными, и он протягивает руку и снова касается пальцами самых кончиков, хотя в голове настойчиво пульсирует мысль о том, что не имеет на это право.
Следовало бы поскорее собраться и уйти: сейчас все поедут на работу и придётся постараться, чтобы проскочить незамеченным мимо прохожих, снова вылезая через окно. Почему-то идея впервые воспользоваться дверью кажется настоящим предательством.
Вся одежда на нём, но нет уверенности, что получится твёрдо стоять на ногах с таким головокружением и подступающей тошнотой. Взгляд невольно снова скользит по ней: из-под одеяла выглядывает оголённое хрупкое плечо с врезавшейся в него светлой лямочкой белья, которую тут же хочется стянуть, даруя полную свободу полупрозрачной коже.
Он не может вспомнить, как и когда они уснули, трёт слипающиеся глаза и массирует пальцами виски, надеясь немного прояснить события ночи после того, как она спрашивала что-то про звёзды. Его губы расплываются в улыбке: подобные разговоры всегда в её стиле, независимо от того, где они находятся и сколько уже выпили.
Аккуратно отодвинувшись подальше от прижимающегося к нему и источающего тепло тела, он слезает с кровати, покачивается, хватается рукой за изголовье, чтобы не упасть. Давно не приходилось напиваться до такого состояния, но судя по тому, как спокойно и приятно на душе, оно того стоило.
По пути к кроссовкам и куртке, валяющимися под подоконником, он наступает на скомканную голубую тряпку, кажущуюся смутно знакомой по прошлому вечеру. Платье с нелепыми рюшами и бантиками, совсем кукольное, но ей невероятно шло, — нестерпимо хотелось залезть под него, несмотря на то, что обычно подобного рода мысли он сразу же отгонял.
Платье быстро оказывается в руках, повисает в воздухе, распрямляется, удерживаемое его дрожащими ладонями за рукава. Ему не приснилось. На светлой ткани отчётливо видны пятна засохшей спермы и кровавые разводы вокруг. Взгляд падает на собственные пальцы, отмечает багряную кромку под ногтями и оранжево-красные разводы у костяшек.
Она на кровати, спит по прежнему крепко: грудь размеренно поднимается и опускается под одеялом, а он вспоминает, как долго не мог его найти, потом — как тщательно и усердно подтыкал края под её пышущее жаром тело.
Зато никак не выходит вспомнить другое, более важное. Не сопротивлялась ли она, не говорила ли что-нибудь, прежде чем принять его в себя? Ему хотелось бы с уверенностью сказать, что такое не осталось бы незамеченным, но реальность намного прозаичней, а выпитая доза алкоголя способна была исказить происходящее до неузнаваемости.
Он понимает, что не готов к такому. Не может взять ответственность за свои желания и поступки. Не хочет рушить то, что уже имеет: странную дружбу между ними.
Решение приходит сразу. Оно самое логичное и правильное из всех, что пробираются в голову, поэтому приходится действовать очень быстро.
Снова комкает и забрасывает платье под кровать, на тот случай, если её бабушка встанет первой и решит зайти в комнату. Быстро надевает кроссовки и накидывает куртку, выдвигает слегка поскрипывающую щеколду на раме, чтобы открыть окно. Воровато оглядывается назад, на кровать, но не сомневается в этот момент, скорее чувствует сожаление о том, что всё вышло именно так.
На стоящем рядом с подоконником столе мельком замечает заколку в виде голубого бантика, дополнявшую вчера её костюм, нерешительно тянет за ней ладонь, отгоняя голос совести куда подальше. В конце концов, он уже забрал кое-что ему не предназначавшееся, так есть ли смысл останавливаться теперь?
Из окна он буквально выпрыгивает, торопясь и мандражируя, потратив время только на то, чтобы максимально прикрыть за собой рамы и не пустить по комнате сквозняк.
Идти до дома недалеко, ему нет смысла торопиться. Утро серое и хмурое, вопреки ожиданиям холод совсем не унимает ощущение распространяющегося по венам пожара. Ладонь в кармане куртки со всей силы сжимает заколку, так, что железные зубья больно впиваются в кожу, пока не прорывают её до крови.
История 2. Гнев.
Он сидит, вальяжно откинувшись на спинку кровати. Пальцы медленно проводят по краю покрывала, откидывают его в сторону, открывая взгляду светлый пододеяльник, сквозь тонкую ткань которого просвечивает старое шерстяное одеяло.
Оно действительно оказывается голубого цвета, и на его губах тут же возникает ехидная усмешка.
Значит, было.
Эта игра продолжается больше месяца.
Днём он вслушивается в её голос и неизменно находит в нём все те интонации, что кажутся особенно будоражащими. Волнение и страх — как тогда. В моменты, когда что-то не получается, она уже не говорит, жалобно пищит, как потерявшийся котёнок, а он старается держать себя в руках, ведь знает: вспомнит сейчас тот приглушённый жалобный стон и по телу пройдёт дрожь от нарастающего возбуждения.