А в городе звёзд не видно…
Шрифт:
Ожидаемо. Предсказуемо. И очень больно.
Слёз нет. Ни одной настолько необходимой сейчас слезинки. Зато всё тело стягивает каким-то неприятным чувством, и она ощущает, что высохла, выгорела изнутри дотла, и кожа вот-вот потрескается и рассыпется горсткой пепла.
Она не понимает, за что и почему он так поступает, но спрашивать не рискует. Боится честного ответа. Ещё больше боится услышать, что он и сам не знает. Потому что хоть один из них должен иметь веские причины, чтобы снова и снова спускаться в этот ад.
Её трясёт, но тело покорно опускается на новый, ещё слегка шелестящий от прикосновений
Чем быстрее это закончится, тем проще будет забыть. Опять притворяться, что всё нормально. Избегать его с удвоенным рвением.
Она ложится спиной к нему, прижимает колени к животу, чтобы не так заметна стала дрожь, и закрывает глаза. Вопреки ожиданиям у неё совсем нет этого липкого ощущения стыда или мыслей о том, что ведёт себя как шлюха. Шлюхи хоть что-то имеют, раздвигая свои ноги, а ей не достаётся ничего: ни тёплых слов, ни лживых обещаний, ни скупой благодарности. Только выжженная сигаретами дыра в сердце, которую вряд ли можно засчитать за оплату.
Нет, она совсем не шлюха, намного хуже — обычная дура. Потому что делает всё это по любви.
Раздаётся щелчок и комната погружается в темноту. Так будет даже лучше, потому что ей больше не хочется его видеть. Чувствовать будет достаточно.
Он не торопится, копошится за спиной, слышится звук расстёгиваемой молнии, от которого к горлу внезапно подступает тошнота. Это пройдёт, точно пройдёт, когда она забудется в процессе и ещё будет кусать губы, чтобы не попросить его двигаться ещё быстрее. Просто сейчас надо потерпеть.
Матрас чуть прогибается, когда спустя пару минут он тоже начинает ложиться на кровать. Тогда ей в голову приходит, что стоило бы сразу раздеться, и от этого почти пробирает на смех. И вот этим заканчивается общение, которое начиналось на столь возвышенной, прекрасной ноте? От беглого французского к «ляг на кровать». От душевной близости к болезненному отвращению и возбуждению от мысли, что сейчас её снова выебут?
— Посмотри, — он касается пальцами её плеча так осторожно, ласково, что это пугает намного сильнее прежней грубости. Тянет за ткань кофты, чтобы развернуть её, и сквозь закрытые глаза она замечает какой-то странный свет с оранжево-красным оттенком.
Сначала думает, что он включил новогоднюю гирлянду, до сих пор лежащую на комоде. До нового года остаётся два дня, а ей не хватает сил хотя бы размотать спутавшийся клубок лампочек, не то, чтобы их развесить. Тут бы свои внутренние переживания распутать для начала.
Но когда она открывает глаза, то удивлённо моргает. Потолок усыпан звёздами. Обычными пятиконечными яркими звёздочками с детского прожектора.
Он лежит на спине, пристроившись на самом краю кровати и тоже смотрит в потолок. Напряжённый и полностью одетый.
— Планетарий откроется только после шестого января, — говорит тихо, впервые на её памяти с таким трудом, будто произносит самые искренние слова раскаяния. Для него, возможно, всё так и есть.
Хотя и для неё ведь тоже.
— А это так, репетиция. Смотри, вот этот ковш, — его палец медленно перемещается по оранжевым звёздам и вырисовывает причудливую фигуру в воздухе. — Это большая
Она не смотрит. Перед глазами всё размыто и единственное, что сейчас по-настоящему имеет значение — то, как их плечи слегка соприкасаются. А он такой горячий, это чувствуется даже издалека и кружит ей голову.
— Кажется, я даже здесь не могу их найти, — признаётся ему честно, умалчивая только о причинах. Какие звёзды, когда он здесь, просто снова здесь, так близко и именно сейчас, кажется, по-настоящему рядом. Ничего на свете не сможет сравниться для неё с красотой этого момента.
— Я тоже. Просто выучил их по приложенному вкладышу, а на остальные уже терпения не хватило. Впервые нашёл то, что постичь мне будет не под силу, — его голос преображается, становится весёлым и немного насмешливым. Именно таким, каким ей нравилось его слышать. Таким, каким делился с ней чем-то из своей жизни, объяснял третий раз подряд вполне элементарные физические процессы или отпускал колкости в чужой адрес.
Словно всё, что происходило с ними после первой ночи в этой комнате было лишь сном. Нелепой ошибкой, которую можно переиграть или вычеркнуть из памяти.
Но можно ли?
— Разве тебе может быть что-то не под силу? — она устраивается поудобнее, ложится на спину и вытягивает ноги, не задумываясь повторяет его позу.
— Как оказалось — многое, — уголки его губ взлетают вверх, а рука опускается на кровать, оказываясь вплотную с её. Он поглаживает костяшками тыльную сторону ладони, глубоко вздыхает, — она видит, как вздымается при этом его грудь, — и переплетает их пальцы. Резко, быстро, совсем не нежно. Делает, как умеет.
Они лежат молча какое-то время. Её взгляд скользит по потолку, разглядывая звёзды: они некрасивые, нелепые и немного забавные. Совсем не такие, какие ослепляли своим сиянием в её мечтах.
И он совсем не такой, каким нравилось себе воображать. Неправильный, запутавшийся, ошибающийся. Приносящий больше боли, чем радости. Но держит за руку крепко, и смотрит на неё так, что мурашки бегут по коже. И он реальный, а остальное уже не важно.
— Знаешь, почему они так популярны? Именно созвездия медведицы? — он поворачивается к ней, ловит её взгляд и не отпускает от себя, будто собирается с силами для чего-то особенно важного. — Их всегда можно найти на небе. Этакий гарант стабильности. Каждую ночь они на положенном месте. Никаких сюрпризов, никаких неожиданностей. Именно этого ищет большинство, так ведь? Предопределённость Спокойствие. Постоянство. Уверенность в завтрашнем дне, которую могут дать не все.
— А находятся фанатики, которым нравится только что-либо недоступное и неуловимое? Что-нибудь поинтереснее двух ковшей? — ей хочется выдавить из себя улыбку, но не получается. Кажется, будто ничего не получается и счастье снова ускользает прямо из-под пальцев, рассыпается трухой от одного неуклюжего прикосновения.
— Конечно находятся. Но в итоге… будет ли стоить полученный результат всех приложенных усилий?
Слова выворачивают душу наизнанку, вытрясают все припрятанные в потайные карманы страхи и раскладывают мотивы на истинные и навязанные. Слова убивают и воскрешают, чтобы ещё раз нанести глубокие раны.