А в городе звёзд не видно…
Шрифт:
Ей не хочется думать, когда он успел сбежать. Не хочется оборачиваться и смотреть на окно, как и в первый раз наспех прикрытое снаружи и позволяющее сквозняку вовсю разгуливать по комнате.
Наверное, слишком опрометчиво было верить тому, кто всеми силами старался доказать, что не заслуживает доверия.
Пока глаза привыкают к темноте, разглядывая очертания прикреплённых к стене карточек, она пытается снова привыкнуть к одиночеству. К тому, что тепло его тела больше не наваливается приятной тяжестью, даря обманчивое ощущение безопасности. К тому,
Щемящая боль не оставляет надежды провалиться обратно в сон и забыться. Она слышит знакомые щелчки и разворачивается, недоверчиво всматриваясь в очерченные ночной мглой силуэты.
Он стоит у приоткрытого окна. Долго борется с колёсиком на зажигалке, прежде чем удаётся прикурить. Затягивается и выпускает в воздух облачко дыма вперемешку с паром, пальцем задумчиво водит по старой деревянной раме, подцепляет маленькие клочки облупившейся белой краски и стряхивает их на улицу вместе с пеплом.
Чтобы не терять времени на поиск своей одежды, она заворачивается прямо в одеяло и подходит к нему. Под лунным светом видны редкие пятнышки веснушек, разбрызганные по плечам и груди, а ещё маленькие мурашки, щедро покрывающие светлую кожу.
Несколько мгновений её взгляд завороженно изучает сухое и жилистое тело, прорисовывает в памяти каждую линию, каждый изгиб, каждое особенно привлекательное несовершенство. А потом она раскрывается, прижимается вплотную к нему, вздрагивает от прикосновения к ледяной коже и пытается обернуть его краем сползающего вниз одеяла.
Он улыбается, перехватывает из её рук одеяло и надёжно смыкает вокруг них плотным коконом. Нежно целует в лоб, а пальцы уже подносят сигарету к её губам и прислоняются к ним вплотную, ожидая, пока она сделает затяжку.
Голые бёдра трутся о грубую, слегка шероховатую ткань надетых на нём джинс, и это приносит неожиданно приятные ощущения.
Запах его сигарет окутывает их и впитывается в кожу. Теперь-то у неё точно никогда не получится вытравить его ни из своей комнаты, ни из своих вещей, ни из самой себя.
— Ты уйдёшь? — тихо шепчет она, утыкается носом ему в шею и мелко дрожит от порыва зимнего ветра, исподтишка пробравшегося в небольшую щель окна.
Спрашивает откровенную глупость, не решаясь на более важный вопрос, притаившийся камнем на груди и тянущий её ко дну. Боится получить от него ответ и поставить в этой запутанной истории жирную точку.
— Да, — он кивает и тушит сигарету о шапку белоснежного снега, успевшего заново осесть на карниз.
Она закрывает глаза и представляет себе ночное небо. Идеальное, существующее только в её воображении. Там звёзды падают одна за другой и позволяют ей загадать желание…
— Но я вернусь завтра, — выдыхает он ей на ухо и сдавливает в объятиях крепко-крепко. — И послезавтра тоже. Я могу возвращаться сюда каждый день.
Желание, которое могло бы сбыться.
Если бы он действительно вернулся…
История 4.
Это чистой воды мазохизм — так долго не спускать с неё глаз.
Мельтешение до противного улыбчивых лиц мешает в полной мере наслаждаться и одновременно с тем страдать от столь прекрасного зрелища, и он то и дело недовольно морщится, желая отмахнуться от всех этих людей, как от назойливой мошкары, слетевшейся на яркие огни.
Её губы шевелятся еле-еле, и вряд ли на таком расстоянии у него в действительности получилось бы это разглядеть. Просто он знает.
Как ни одно препятствие в этом мире не может помешать ему любоваться ею, так и грохочущая на фоне музыка не мешает слышать, как она тихонько подпевает всем знакомой мелодии.
Такая… невинная. Лживая. Покладистая. Сумасбродная.
Чёртово сумасшествие, настигшее его однажды. И куда бы он теперь не шёл, что бы не делал, всё равно неизменно оказывался стоящим прямо перед ней. Поверженным и склонившим голову. Беспомощным и жаждущим. Жалким в своей влюблённости.
Он упрямо повторяет себе, что ненавидит. Презирает за слабость, корит за легкомысленность, злится на детский эгоизм и импульсивность, окончательно сломавшую их маленькую сказку. Жалеет за глупость и не способность взглянуть правде в глаза.
Только непонятно: её или себя?
Ведь это он не пришёл. Увяз в пучине собственных проблем и комплексов. Бросил её наедине с подаренными обещаниями и оголёнными проводами чувств, не коснуться которых уже бы не вышло.
Ведь это она отомстила ему самым примитивным и жестоким из всех доступных способов. И теперь, глядя на её губы, он обречён раз за разом вспоминать, что их бесцеремонно касался его заклятый враг.
Бывший лучший друг. Именно так всё и происходит, правда? Сила эмоций по отношению к человеку никуда не исчезает, и уже не важно, что именно они несут в себе. Любовь ли, ненависть; дружбу ли, вражду — всё по максимуму, на разрыв, до последнего вдоха.
А с ней — всё это разом. Стоит только взглянуть на то, как она поворачивается к подруге, и волосы на мгновение взлетают вверх мелкими упругими пружинками, что-то говорит — и морщит носик, а потом уголки губ тянутся вверх в скромной улыбке… И он понимает, что пропал.
Снова пропадает, вдыхая в себя её аромат, заглядывая в светлые глаза, которые она больше не опускает виновато в пол — смотрит на него открыто и будто бы с немым вызовом. Снова падает вниз, слыша её тихое, но уверенное «привет».
День ото дня. Недели. Месяцы.
А ведь в своём «казнить нельзя помиловать» он без промедления поставил нужную запятую. Подписал ей приговор, осуществить который до сих пор не хватает духу. И вместо того, чтобы отряхнуться и пойти дальше по жизни, оставить её как и всех прежде очарованных им девушек, он бестолково топчется на одном месте и смотрит на неё с немым восторгом.