А завтра — весь мир!
Шрифт:
— Герр Орт, я боюсь, что, возможно, вы неправильно поняли цель нашего визита...
— Глупости! Я прекрасно знаю, зачем вы здесь. Индейцы следили за вашим кораблем у побережья три недели, а мои агенты сообщили мне о вашем прибытии в Пунта-Аренас даже раньше, чем вы бросили якорь. О нет, в этих краях немногое происходит без ведома Иоганна Орта, вот что я вам скажу. Вы и ваши люди находились под наблюдением моих сторонников с тех пор, как вы высадились в бухте Голода. Вы бы ни за что не добрались сюда живыми, если бы я не знал, зачем вы прибыли, и не проинструктировал моих верных алкалуфов организовать вам безопасный проход. — Эрцгерцог повернулся к Милли Штюбель: — Ладно, Милли, дорогая, давай покажем им кусочек?
Толстуха самодовольно заулыбалась, а герр Орт тем временем достал из жестяной коробки толстую пачку нот с загнутыми уголками. Он установил эту кипу на пюпитр, продел руки в плечевые ремни аккордеона, захрипевшего, как вол с эмфиземой, улыбнулся, а Милли сделала нам реверанс. Она как раз установила деревянную раму с висящими на ней колокольчиками. Представление вот-вот начнется. Орт повернулся к нам.
— Герр лейтенант, и вы, юноша, сможете рассказывать своим внукам о том, как присутствовали на первом публичном исполнении оперетты, покончившей со всеми опереттами, пьесе музыкального театра, нокаутировавшей Штрауса, Миллёкера, Зуппе и остальных типов в треуголках. Я представляю вам «Тирольскую деву Анд». Начинаю, Милли...
Орт растянул меха и выдал ноту «ля», похожую на печальный гудок автомобиля. Милли Штюбель ответила «ля», скорее граничащей с «соль», и началось...
Полагаю, это длилось почти час. Но казалось, что намного дольше. Там, в угрюмой хибаре на самом краю света, пока в окно стучал мокрый снег, вокруг стонал шторм мыса Горн, а внизу шелестели мокрые буки.
Полагаю, фрегаттенлейтенант Кноллер и его люди не слишком радостно проводили время, ожидая нас внизу, съежившись под хлопающими парусиновыми плащами и пытаясь поддерживать жизнь в костерке из мокрых буковых веток. Но все равно их судьба казалась нам гораздо предпочтительнее, пока под стоны аккордеона завывала Милли Штюбель, исполняя самое скучное музыкальное произведение из когда-либо написанных.
Я никогда не обладал абсолютным музыкальным слухом, а неумелые музыканты-любители в те годы вечно были тяжелейшим испытанием на борту военных кораблей. Но я никогда не сталкивался с чем-то столь же ужасным, как эта смехотворная смесь скверной мелодии и жалкого либретто. Оперетта повествовала (как мы догадались) о тирольской графине, которую жестокие, но не до конца понятные обстоятельства заставили эмигрировать в Южную Америку и начать в Андах новую жизнь доярки, надеть широкую юбку в сборку и петь йодли, как она делала когда-то дома, но всё это на фоне бурной латиноамериканской музыки, лам, местных принцесс и тому подобного.
И это только первый акт. Во втором венгерский дворянин, также по воле жестоких обстоятельств вынужденный прибыть в Южную Америку и стать гаучо, спасает ее от стаи хищных кондоров, пытавшихся стащить девушку с горного уступа, и немедленно в нее влюбляется. Но после этого, боюсь, мы немного потеряли нить сюжета, пока одна ужасная музыкальная тема наступала на пятки другой такой же, то в стиле в стиле Альп или Анд, то венгерской пусты (в зависимости от обстоятельств). История — чушь собачья, настолько ужасная, что даже мастера жанра, такие как Легар или Кальман, с трудом сумели бы что-либо с ней поделать. В руках же герра Орта и его подруги она превратилась в настоящее чистилище, развлечение, сравнимое с послеобеденным отдыхом в кресле косорукого дантиста.
И только прослушав целый час поистине ужасной музыки, можно понять, чем отличается плохая музыка от хорошей. Нудные приземленные мелодии, которым никогда не удастся оторваться от земли, музыкальные темы, что никуда не приводят, а только бесконечно блуждают по кругу, пока не упадут замертво, мерзкие мелкие украшательства, прилепленные к тоскливой мелодии в попытке ее оживить, подобно пластиковым завиткам и розочкам, которые начинающий декоратор приклеивает к затрапезной старой мебели, но они лишь подчеркивают её нищенскую неуклюжесть.
В тот вечер в хижине мы, как я понял, услышали только кусочек. Полное трехактное выступление будет длиться около четырех часов, включать в себя тридцать основных исполнителей и сотни второстепенных, а также полноценный оркестр.
То, что получилось бы в итоге, если это вообще поставили на сцене, вряд ли вызвало бы мысль о «Вагнере, прибывающем в Бад-Ишль», хотя и находилось недалеко от цели. А цель произведения, как мы поняли, кроме того, чтобы сделать герра Орта миллионером и величайшим композитором оперетт, заключалась в том, чтобы фройляйн Штюбель снова вернулась на венскую сцену после двенадцати лет отсутствия.
— Кстати, — поведал он нам, сидящим в полном шоке, — вы знаете, из-за чего начались проблемы в Майерлинге? В 89-м году мы с Рудольфом работали вместе над чем-то типа этой пьесы, и он влюбился в ту девушку, Марию Вечера. Я писал музыку, а он занимался либретто. Опереттой серьезно заинтересовались несколько ведущих венских импресарио. Но, конечно, как только эта кокетка привязалась к нему и прослышала о проекте, то захотела только одного — главную женскую роль, хотя не могла спеть ни одной ноты. В тот вечер в охотничьем домике они поссорились. Она схватила рукопись с его стола и бросила в огонь. Вечера была хорошенькой штучкой, скажу я вам, но избалованной и раздражительной. Рудольф угрожал ей револьвером, она попыталась выхватить у него оружие, прогремел случайный выстрел, который и убил её. Так или иначе, когда дым рассеялся, Рудольф увидел, что она мертва, и предпочел застрелиться, лишь бы не отвечать потом перед отцом.
— Понимаю, герр Орт, всё это очень интересно. Благодарю вас за запоминающееся представление, но кадет Прохазка и я должны вернуться на корабль.
— Рад слышать, что вам понравилось. Неплохо, да? — На мгновение он замолчал. — Ладно, так где мой контракт?
— Хм. Контракт?
— Контракт от герра Карцага из театра «Ан дер Вин». Я слежу за австрийскими газетами, ясно? И в Вене, скажу я вам, не происходит ничего, о чем я не узнал бы здесь, на Огненной Земле. Мои представители показывали герру Карцагу наброски партитуры и либретто. Итак, где же контракт?
Залески бросил обеспокоенный взгляд на стоящую в углу винтовку — наше оружие осталось снаружи.
— Ах да, контракт. Где контракт, Прохазка? Я же приказал взять его с собой.
— Разрешите доложить, на корабле, герр шиффслейтенант.
— Придурок! Теперь нам придётся вернуться на корабль и принести контракт. Герр Орт, фройляйн Штюбель, мы вынуждены вас покинуть. Боюсь, произошло небольшое недоразумение, и этот юный идиот принес не те документы. Мы вернемся на борт и принесем вам завтра нужные бумаги на подпись. Быть может, мы сумеем убедить вас вернуться в Австрию вместе с нами?