А завтра — весь мир!
Шрифт:
— Конечно, передадим, с удовольствием.
Итак, на воду спустили шлюпку и передали письмо капитану «Королевы Клотильды», а обратно вернулись со стопкой газет, на которые мы набросились, как изголодавшиеся звери. Даже те, кто ни слова не знал по-французски. К полудню мачты французского судна скрылись за северным горизонтом.
До конца февраля мы и не вспоминали об этой встрече, пока не приблизились к широте Икике.
— Парус позади, прямо за кормой, — послышался окрик впередсмотрящего.
Когда из-за горизонта показался корпус корабля, мы увидели, что это клипер из Бордо. Торпедомайстер Кайндель прервал занятия на квартердеке и разразился привычными разглагольствованиями о кораблях компании «А.Д. Борде»: мол, все моряки за глаза называют эту компанию «Иезуитский военно-морской флот», и любой мало-мальски осведомленный человек прекрасно знает, что она — фактически ширма для хорошо известного религиозного ордена.
Когда Гаусс и я спросили его, какие интересы могут преследовать иезуиты в оптовой торговле нитратами, Кайндель окинул нас взглядом знатока и отметил, что это лишь доказывает, насколько они хитры. Кайндель был родом из Вены, и как все жители Центральной Европы являлся жадным приверженцем самых фантастических и невероятных конспирологических теорий, он принадлежал к той части общества, которая никогда не принимала простое и очевидное объяснение.
Легкий ветерок приближал нашего преследователя, потом он обогнал нас. И мы с удивлением обнаружили, что это «Королева Клотильда», ее капитан был явно не в настроении.
— Господи Иисусе! Мы не смогли отправить ваше сообщение из-за сумасшедшего течения, которое ночью пронесло нас мимо Икике почти до границы с Перу. Вуаля! Пришлось захватить пассаты и три тысячи миль лавировать на юг, чтобы снова войти в зону западных ветров около острова Пасхи, а потом плыть обратно вдоль побережья. Тьфу! Пять тысяч миль, чтобы вернуться туда, где мы уже были раньше! Вот был бы у нас паровой двигатель!
Несмотря на подобные небольшие неприятности (мы едва не потерпели крушение от прибрежной волны в Тальтале), жизнь на борту «Виндишгреца» в те недели текла чрезвычайно монотонно. В Вальпараисо из-за постоянных волн на рейде мы так и не смогли накренить корвет и, соответственно, получилось устранить только течи рядом с ватерлинией.
Теперь на помпах трудились непрерывно и днём и ночью. Восемь человек непрерывно крутили огромные чугунные колеса, чтобы не допустить повышения уровня воды в льяле. В дополнение к этому и без того дрянная еда стала еще хуже. Мы покупали свежее продовольствие везде, где только могли, но основной рацион на борту составляли припасы, загруженные в Поле восемь месяцев назад.
По мере того, как мы медленно ползли от полярных широт к тропикам, с каждым днем становилось всё очевиднее, что прошлым летом на императорском и королевском военно-морском продовольственном складе произошло нечто скверное. Может, не так приготовили раствор для засолки, а может, мясо протухло ещё до того, как его положили в бочки.
Во всяком случае, восемнадцатого февраля, когда я сопровождал вахтенного офицера, инспектировавшего бочки с продовольствием в трюме, мы обнаружили, что несколько бочек потрескивают из-за давления газов изнутри. Этот треск походил на мурлыкание спящего кота, которому снятся мыши. Послали за плотником, ему приказали пробурить в бочках отверстия.
Как только плотник пробурил первое, через пять секунд мы уже пулей вылетели на палубу, а за нами вся отдыхающая вахта, гонимая отвратительным зловонием из трюма. Вонь стояла такая, будто все склепы, все помойные ямы и кожевни мира одновременно распахнули двери.
Единственное сравнение (хотя бы отдаленно похожее), что мне приходит на ум — поле битвы на плато Карсо летом 1916 года. Казалось, сам воздух резонировал от этой вони какой-то почти осязаемой музыкальной нотой, прямо как телеграфные провода на ветру. Через пару минут вся команда, задыхаясь, нашла прибежище на верхней палубе.
В конце концов, единственным способом заставить кого-нибудь спуститься в трюм и достать оттуда зловонную бочку оказалось подкупить Юнион Джека и остальных кру монетой в двадцать гульденов. Они спустились в трюм, обмотав лица пропитанными камфарой носовыми платками, и накинули петлю на бочку, после чего мы подняли ее на палубу и выкинули за борт.
Потом мы приступили к извлечению из трюма остальных подозрительных бочек с солониной и тоже отправили их за борт. Когда бочки оказались на безопасном расстоянии за кормой, мы затопили их из винтовок. Забавно было наблюдать за плавниками наших спутниц-акул, метнувшимися к взрывающимся бочкам в надежде полакомиться, а затем созерцать, как они в ужасе развернулись и рванули обратно, едва почувствовав зловонный запах содержимого.
В течение ближайших дней огромное количество съестных припасов выкинули за борт, включая бочки с квашеной капустой, которая в теории служила единственной преградой между нами и вспышкой цинги. Но сейчас капуста разложилась до такой степени, что уж лучше цинга, чем эта дрянь.
Ежедневный рацион стал достаточно однообразным и состоял в основном из сухарей, бобов, риса, оливкового масла и мясных консервов, поскольку вяленая рыба и тому подобные продукты заплесневели и отправились за борт ещё до отплытия из Западной Африки.
Напряжение в экипаже росло, все постоянно ворчали, особенно линиеншиффслейтенант Микулич, от которого нужно было теперь держаться подальше. Обязанности старшего офицера освободили Микулича от несения вахт (а нас — от его общества), но он по-прежнему при малейшей возможности вмешивался кулаками в процесс ежедневного управления кораблем.
Единственная компенсация для обитателей парусника, попавшего в штиль у чилийского побережья — возможность пополнить съестные припасы рыбалкой. Холодное перуанское течение буквально кишело рыбой, и иногда достаточно было лишь забросить сеть в воду, чтобы обеспечить себя ужином из сардин или анчоусов.
Мы, кадеты, немало рыбачили по поручению герра Ленарта, помогая ему в научных исследованиях жизни фауны восточной части Тихого океана. Это хоть как-то скрадывало монотонность серых будней, особенно когда утром около Токопильи мы закинули удочки в надежде поймать гигантского тунца для таксидермиста.
Как только мы насадили наживку на крючок и закинули удочку за борт, последовал сильный рывок. Но когда мы вчетвером или впятером подтащили улов к бизань-русленям, то с разочарованием увидели, что поймали не тунца, а огромного и очень свирепого кальмара (туша размером с гамак и трех— или четырёхметровые щупальца). Одна из тех свирепых каракатиц, что скользят в этих водах и наводят страх на местных рыбаков.